Михаил Волконский - Мальтийская цепь

Грибовский нарочно отвернулся от графа так, чтобы тот видел, что он не желает ему кланяться, но Литта вовсе и не заметил его.

«Ишь, гордость какая в этом человеке! – подумал последний. – Идет, словно мир покорил!» – и, чувствуя, что его совершенно не заметили, стал нарочно громко звать прислугу и расспрашивать, где комната итальянского курьера.

Мельцони встретил его (Грибовский был одет довольно просто) сначала очень сдержанно, но, когда узнал, что к нему явился секретарь князя Зубова, немедленно растаял и согнулся в три погибели.

Грибовский сообщил ему причину своего посещения, и Мельцони выказал при этом такую жадность, сквозившую в каждом его слове, что нетрудно было понять, что самою лучшею для него наградою будут деньги. Грибовский так и решил это.

Выяснив себе этот главный вопрос, секретарь Зубова, чтобы не сразу уйти, перешел к самому общему разговору, который обыкновенно ведут постоянные жители города, встретившись с приезжим иностранцем. Он стал расспрашивать, как понравился Мельцони Петербург, сожалеть, что тот приехал в самое дурное время, и расспрашивать, что он намерен делать. Мельцони отвечал, что Петербург ему очень нравится (Литте он только что говорил совсем другое), что дурное время пройдет и он останется хоть до лета, чтобы вполне узнать русскую столицу, и что приехал сюда, надеясь рассеяться и повеселиться.

– Так вы в «Красный кабачок» поезжайте, – посоветовал ему Грибовский, – цыган наших послушайте, потом… все это очень интересно… за городом; на тройке туда поехать можно.

– Да. А в самом городе есть какие-нибудь учреждения, где можно провести время? – спросил Мельцони.

– О, сколько угодно! Театр есть. Вот тоже трактир «Старый Пекин», Гидля кондитерская, там недурно кормят… и по-французски говорят… Для вас, как иностранца, это важно, особенно в первое время…

Мельцони очень обрадовался этому и просил рассказать ему, как найти кондитерскую.

– Я, пожалуй, подвезу вас, – предложил Грибовский, – для первого раза, потом уже сами будете знать.

– Вот и отлично, – согласился Мельцони.

Они поехали вместе, и на Миллионной Грибовский выпустил своего спутника, указав ему кондитерскую.

Мельцони вошел туда с теми движениями и манерой, которые свойственны человеку, попавшему впервые куда-нибудь. Он огляделся и, заметив стоявшего за прилавком хозяина, прямо подошел к нему.

– Мсье Гидль? – спросил он по-французски.

– К вашим услугам, – ответил тот, расправляя свой белый фартук и кланяясь.

Теперь Мельцони знал, что ему делать.

– Чашку кофе, – проговорил он. Гидль кивнул головою и сказал:

– Сейчас.

– С римским сахаром, – добавил Мельцони.

Гидль приостановился, быстро взглянул на него и спросил:

– Вы, вероятно, иностранец?

– Я приехал из Рима, – ответил Мельцони, заметно только для самого Гидля прикасаясь рукою ко лбу и к груди.

– Пожалуйте! – проговорил содержатель кондитерской и пошел вперед, показывая ему дорогу.

В коричневой комнате с Распятием в задней стороне кондитерской, куда Гидль ввел Мельцони, было уже много народа. Все сидели за столом и поднялись навстречу Мельцони. Сидевший на главном месте Грубер подошел к нему, спрашивая:

– Синьор Мельцони?

Итальянец отвесил низкий, почтительный поклон и подал Груберу сложенную в три раза бумагу, которую уже заранее вытащил из кармана.

Грубер развернул ее, просмотрел, сделал вид, что поцеловал стоявшую на ней надпись, и, обращаясь к Мельцони, снова проговорил:

– Так милости просим. А мы заждались вас… мы давно уже в сборе.

– Я не властен был над собою, – оправдывался Мельцони, – меня задержали.

Грубер стал знакомить его с присутствующими: «Бжозовский, Вилли, Эверанжи, Вихерт», – называл он, и Мельцони каждому низко кланялся и получал такой же ответный поклон. Они сели. Грубер указал Мельцони место против себя.

– У вас есть бумаги? – спросил он.

Мельцони вынул несколько запечатанных писем и передал иезуиту.

– Ну что, как идут дела? – заговорил тот снова. – Что, его святейшество все еще не решается гласно восстановить наш орден?

– Кардинал Консальви прилагает все старания, – ответил Мельцони.

– Ну что ж, дождемся, а пока будем и так работать. Иезуиты говорили по-латыни.

– Одно из самых важных сообщений, которые я привез, – начал Мельцони, – это, вероятно, появление в России перфектибилистов.

– Все-таки! – не удержался один из иезуитов, ударив по столу кулаком.

– Не перфектибилистов, а иллюминатов… иллюминатов, – повторил Эверанжи, обращаясь к Мельцони. – С тех пор как мы добились изгнания их из Баварии под этим именем и разгрома их шайки, пусть они так и называются.

Тайное общество перфектибилистов было основано Вейсгауптом с целью противодействия иезуитам.

– Не в этом дело! – перебил Грубер, кусая ногти. – Я уже имею сведения – мне казалось, по крайней мере, что они тут устроили свое гнездо…

– Да, – продолжал Мельцони, – у нас стало известно, что они направились сюда… и даже сам Adam Vetus [19]должен быть здесь…

Он знал, какое впечатление должно произвести на отцов-иезуитов это имя.

– Adam Vetus! – шепотом повторило несколько голосов.

Только Грубер и Бжозовский казались спокойны.

– Я верю, что при помощи Божией и этот человек нам будет не опасен; может быть, мы справимся и с ним, – произнес первый.

Но его лицо стало все-таки неспокойно. Видимо, сообщенное Мельцони известие было гораздо неприятнее ему, чем колебание папы восстановить орден иезуитов.

– Однако нужно принять меры; но что сделать? – спросил Эверанжи. – Главное, нет такого человека, которого они подпустили бы к себе.

– У меня, пожалуй, найдется такой человек, – процедил сквозь сжатые зубы Грубер. – Еще что? – обратился он к Мельцони.

– Затем наши отцы находят, что пора вам приступать к деятельности, более открытой в России, пора свергнуть Сестренцевича [20].

– Всеми бы силами души желали этого, – вздохнул Грубер, – да рано еще. Впрочем, об этом я сам напишу подробно, – и он опять вопросительно взглянул на Мельцони.

– Еще, – продолжал тот, – в Италии желали бы знать, как идет дело о склонности графа Литты к русской графине, которая вернулась сюда.

«В Италии», собственно говоря, не особенно желали знать это, потому что там были дела и поважнее любви Литты, но Мельцони самому хотелось получить эти сведения. Грубер с улыбкою глянул на него и произнес коротко, не вдаваясь в объяснения:

– За этим следят.

Мельцони почувствовал себя слегка неловко.

– Относительно склонности русского наследного принца к Мальтийскому ордену тоже немалый интерес возбужден в Италии, – опять заговорил он, как бы желая переменить разговор. – Вот, кажется, все главное, а частности еще узнаете из писем.