Александр Марков - Гроза над Цхинвалом

Ворон и Босс вернулись с пустыми руками.

– Не смогли достать, – пояснил американец, заметив вопросительный взгляд Арчила. – И рации у нас больше нет. Ну что ж… Пора.

Он, не оглядываясь, пошел вперед. Гегечкори и Ворон, взваливший на плечи рюкзак Котэ, последовали за ним.

– Пятьдесят восьмая армия на подходе, – успокаивал всех генерал.

Он ходил в разведку. С ним, помимо российских миротворцев, увязались и югоосетинские. Они повсюду следовали за генералом, как цыплята за курицей. Генерал тащил в руке гранатомет, похожий на обычный тубус, в котором носят чертежи, только выкрашенный не в черный, а в защитные цвета. В горловине тубуса витал едкий дым, как будто еще несколько секунд назад он был местом обитания сказочного джинна. Генерал берег его на самый крайний случай и не загадывал желания, потому что этот джинн мог выполнить всего одно, а не три, как полагается в сказках. Но несколько минут назад генерал выпустил джинна на свободу и отправил его разбираться с грузинским танком, который подобрался к штабу миротворцев и нагло наводил на него орудие. Танк сразу осел и опустил дуло к земле. Снаряды в нем еще не сдетонировали, но он сильно коптил. Дым поднимался высоко в небеса.

Грузины, похоже, надеялись, что русские миротворцы будут сидеть на своей базе тихо, как мыши. На что, по мнению тбилисских стратегов, могла рассчитывать эта слабосильная команда? Сами же русские говорят: «Против лома нет приема». Этот подбитый танк доказывал совершенно обратное.

Слова о подходе подкрепления вселили во всех надежду, но к вечеру никто так и не пришел. Зато грузины пошли на штурм.

Журналисты опять укрылись в убежище. С улицы доносились близкие взрывы и не прекращающаяся стрельба. Внезапно в дверях возник югоосетинский миротворец. Он оглядел всех шальным взглядом, а потом выдохнул.

– У нас автоматы лишние есть! Кто-нибудь возьмет?

Черт возьми, совсем с ума сошел мужик? Штатские ни при каких обстоятельствах не должны принимать участие в боевых действиях. На них нет формы. Если они взяли в руки оружие, на них не распространяются никакие конвенции, их вполне можно приравнять к бандитам. И откуда лишние автоматы взялись? От убитых миротворцев или отбили у грузин во время вылазки?

В глазах миротворца светилось отчаяние.

– Что там хоть происходит? Мы вообще ничего не знаем, – произнес кто-то.

– Казарму они подожгли. Метров пятьсот осталось. Пока мы их остановили, – бросил осетин. По-русски он говорил с акцентом, к тому же второпях, и половины сказанного разобрать было невозможно.

Не дождавшись от ошеломленных людей ответа, миротворец убежал.

– Паскудное, мужики, ощущение… – обронил кто-то из угла.

– Как же это так? Автомат взять? – послышалось справа от Сергея. – Я вообще пацифист, в армию из-за этого не пошел, альтернативную службу проходил.

– И насколько далеко распространяется ваш пацифизм? – серьезно поинтересовался плотный седоватый журналист, сидевший у стены.

– Черт его знает… – прозвучало в ответ. – Раньше был уверен, что ни при каких обстоятельствах оружие в руки не возьму, а теперь… Достали, уже честно говоря, эти гребаные демократы в кавычках!

Женька зло заворочался, словно потревоженный в берлоге медведь, но ничего не сказал.

Комов в армии тоже не служил, в университете была военная кафедра, куда он ходил на третьем и четвертом курсах раз в неделю. Потом их отправили на месяц на сборы, где выдали форму с курсантскими погонами, после чего присвоили всем звания лейтенантов запаса. Он, наверное, и сейчас все еще был лейтенантом, хотя в его-то годы некоторые уже становятся генералами. Но автомат Калашникова Сергей знал хорошо, мог в случае чего разобрать и собрать его.

Грузинские военные на парадах гордо сжимали в руках американские автоматические винтовки, но все это была показуха для заокеанских спонсоров, в полевых условиях они старались заменить эту американскую дрянь на «АК». Лучше автомата в мире не было…

Разное в жизни Комова случалось. Однажды даже с жизнью уже попрощался. Дело было в Афганистане. Ночью машину, в которой ехала их группа, остановили бородатые ребята в пуштунках и с автоматами в руках. Наличных в американской валюте тогда у Сергея было столько, что за эти деньги на тот свет отправили бы кого угодно. И спрятать их было некуда. Моджахеды видели, что в машине сидят не местные, а какие-то пришлые, значит, есть чем поживиться – с пустыми руками никто в их страну не приезжает. Но тогда Комову повезло. Что местный проводник наплел бородатым ребятам, осталось загадкой, но они пропустили машину, так и не осмотрев ее.

Но оттого, что в жизни случалось всякое, перспектива попасть в плен вовсе не выглядела привлекательной. Сергей представил, как будет выходить из убежища, держа руки на затылке, под дулами автоматов и поежился. Но и это произойдет в том случае, если грузины, подойдя к убежищу, не забросают его прежде гранатами и только потом начнут разбираться, кто там находился и остался ли кто в живых. Их ведь американцы учили, а те всегда сначала стреляли – неважно по кому: афганскому кишлаку с мирными жителями или по нарушителям дорожного движения. Главное – выхватить красивым, подсмотренным в голливудской постановке жестом оружие и нажать на курок. Подумать можно и потом.

Комов огляделся. Похожие мысли читались на многих лицах.

Телефоны теперь работали, похоже, в убежище установили какую-то ретранслирующую аппаратуру. Украинец с телеканала «Юпитер» что-то кричал в трубку. Говорил он по-русски. В этом ничего удивительного не было. Сергей помнил, как, подготавливая свой сюжет, сидел в ньюс-руме одного из украинских телеканалов. Канал вещал в ту пору и на русском, и на украинском, поэтому всем приходилось делать двойную работу – писать тексты в двух экземплярах. Сперва – на русском, потом со словарем их переводили на «ридну мову». Комов невольно улыбнулся, вспомнив, как один из корреспондентов оторвался от словаря, окинул комнату мутным взором и вопросил: «Кто-нибудь знает, как по-украински будет…» Сергей уже не помнил, какое слово просил перевести бедолага-корреспондент, но ответом ему все равно была тишина.

Украинец сопровождал свои слова яркими жестами, размахивал руками, точно дирижировал своей речью, потом замолчал надолго, на лице его появилось непонимающее выражение.

– Я не перевозбудился! – заорал он наконец. – Тут все обстоит именно так, как я говорю!

Ему еще что-то сказали, потом разговор прекратился.

Украинец зло огляделся, наткнулся взглядом на Сергея, заговорил:

– Представляешь, я им рассказываю, что тут происходит, а они говорят, что я перевозбудился, что мне надо успокоиться, а им нужен другой репортаж!