Георгий Гулиа - Викинг

Угасающие угли покрывались слоем серой золы. Ветер шелестел над пепелищем, подымая кверху тонкие струйки дымков.

– А по-моему, кто-то должен знать побольше…

– Не всех одинаково одаряет О́дин своей мудростью.

– Но зачем притворяться глупым сверх меры?

Кари сказал:

– Если заподозрить Фроди… Если…

– Именно! – проворчал Гуннар. – Ты начинаешь шевелить мозгами. Но учти: сказав нечто справедливое, надо следовать и дальше по этому пути.

Кари обошел пепелище, подобрал обгорелый гвоздь толщиной с большой палец. Он подумал:

«Добрая была постройка. Одолеть ее мог только огонь. Но откуда он взялся?»

Он двинулся в сторону леса. Вошел в лес. Сделал еще несколько шагов и увидел траву, примятую конскими копытами. И навоз конский увидел. Кари обратил внимание и на человеческие следы, глубокие там, где почва была песчаной, и не очень ясные – на траве. Отсюда хорошо был виден весь хутор.

Поджигатели, несомненно, находились здесь. Все указывало на это. Кари обнаружил даже охапку сухого сена. Ее, несомненно, привезли с собой злоумышленники. Потом они обложили строение со всех сторон и подожгли в нескольких местах. Это могла быть только месть. Но месть кому? Гуннару? Кари? Или вообще их роду? Может, и в самом деле родовая месть? Сказать по правде, не совсем месть, но скорее ясное предупреждение. Мстят на дороге ударом копья или меча…

Отец тоже назвал Фроди… Неужели все это из-за Гудрид?

Кари медленно спускается к пепелищу, над которым все еще раздумывает Гуннар и недвижно стоит мать.

Кари говорит как о чем-то простом и почти решенном:

– На хуторе, где живут Фроди и Эгиль, тоже имеются постройки. Да почище наших. Сухое сено тоже найдется. И огонек тоже.

– А после? – вопрошает отец. – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы все мы сгорели в огне.

Гуннар убедился в том, что не осталось ни одного горящего уголька, – сплошная зола, совсем остывшая. Соседи уже разошлись, сказав несколько приличествующих данному случаю слов.

– Выходит, нет дороги, которая была бы безопасной в этом мире, – сказал Кари.

– Выходит, – подтвердил Гуннар.

– Здесь делать больше нечего, – сказала хозяйка. Ее голос шел как из-под земли.

Гуннар и Кари медленно повернулись спиною к пепелищу. За ними последовала хозяйка с домочадцами…

Тейт работал на болоте. Остервенело копал вязкую землю и швырял ее подальше от себя. Он долго не обращал внимания на Кари. Даже не ответил на его приветствие. Крепко сжимал зубы, точно его мучила боль. Потом вытер рукавом пот со лба, смерил взглядом с головы до ног своего молодого друга, точно видел его впервые.

– Что я говорил тебе? – спросил он.

– Разговоров было много, – сказал Кари, – всего и не упомнишь.

– Я имею в виду один. Определенный. Вспомни, я говорил: оставь в покое Гудрид. Говорил?

Кари кивнул:

– А еще говорил: не связывайся с Фроди.

Кари опять кивнул.

Тейт вонзил лопату поглубже в болото и со злостью отбросил вонючую землю. И, не глядя на Кари, сказал:

– И говорю тебе сейчас: уходи отсюда!

– От тебя?

– Нет, вообще отсюда! Куда-нибудь подальше, где можно жить.

– Но куда же?

Тейт посмотрел на Кари и долго не отводил от него своих глаз.

– Сказать?

– Да.

– За море! Подальше! Чтобы забыть об этой проклятой земле!

И Тейт снова принялся за свое дело.

Лужайка больше не казалась зеленой. Кари ходил по ней взад и вперед, точно запертый в тесный чулан. У него все еще звучали в ушах слова скальда: «За море! Подальше!» Скальд не бросается словами. Значит, он хорошо все обдумал. Но почему же сам не ушел туда, за море, когда еще были у него силы? Скальд на такой вопрос предпочитал не отвечать. Но однажды – это было только однажды – он сказал Кари так:

– Скальду нечего делать на чужой земле. Он живет только на своей, если даже она жжет ему ноги, подобно раскаленной жаровне.

Теперь уже не припомнить: почему, в связи с чем сказал он эти слова. Но это было его твердое мнение: скальд погибает вне своей среды, вне своего народа, подобно рыбе, выброшенной на берег…

На этот раз Кари тщетно прождал Гудрид. Она не могла не приплыть сюда – так полагал он. И тем не менее ее не было. Что же случилось?

Долго еще метался по лужайке Кари – ему так много хотелось рассказать Гудрид. И не столько рассказать, сколько посоветоваться. Ох, как нужен ее совет! Нынче же! Безотлагательно!..

Гуннар уже стоял с топором. Он поджидал Кари. Тот плелся со стороны фиорда, словно придавленный тяжелым бременем.

– Вот что, – сказал отец, – есть лучшее в мире средство от всех напастей…

– Какое же?

– Работа! Вот тебе топор. Мы пойдем вместе в лес и нарубим бревен, обстругаем их и назло врагам построим новую кладовую.

– Назло врагам? Но кто же они?

– Не знаю, Кари, я не видел их лиц. Но догадываюсь. Так же, как и ты.

– Если бы я точно знал…

– И знать не надо! Делай вид, что все от неосторожности нашей. Разве не говорила твоя мать, что ходила в кладовую с горящей лучиной? Она забыла погасить лучину.

– На мать это не похоже.

– Бывает с человеком всякое. Разве все предусмотришь?

– Ты вчера говорил нечто иное, отец.

– Кари, время течет, и мысли текут, и человек делается другим.

Кари уже не слушал отца. В его глазах отражалось безбрежное море, которое уходило на запад, неведомо куда. Отец продолжал говорить, а сын не слышал его слов, и душа его была далеко отсюда.

Гуннар оборотился к морю, чтобы увидеть то, на что засмотрелся сын. Но ничего не увидел, кроме волн и еще красного паруса – четырехугольного, уплывающего вслед за солнцем.

– Ты первый раз видишь это море? – спросил отец. – Что тебя так привлекло?

– Парус.

– Разве это для тебя в новинку? Кто родился на берегу – тому суждено не только видеть паруса, по и слушать трепыхание сурового полотна под неистовым ветром.

Кари не отрывал глаз от одинокого паруса.

– Отец, – сказал Кари. – Что там?

И указал на запад.

– Там? Этого никто не знает доподлинно. Но, как это не раз доводилось слышать и тебе самому, сказывают о каких-то землях..

– Тейт уверен в этом.

– Твой Тейт слишком много знает. Это тоже не к добру… Лучше бери топор и следуй за мной. И еще: держись подальше от скальдов всяких – они никогда не бывают такими, как все. Головы их забиты стихами, а стихи часто доставляют одни заботы. Нет лучше песни, чем та, которую слагают работающий топор и стонущее под его ударами дерево.

– Ты в этом уверен, отец?

– Я могу поклясться перед нашими богами.

– Это – которое вокруг нашего очага?

– Зачем? И перед лесными богами могу. И перед самим О́дином.

Отец говорил твердо. И это несколько смущало мятущуюся душу Кари.