Софья Могилевская - Крепостные королевны

— Звать тебя как? — остановила ее Марфа.

Дуня назвалась.

Марфа все так же молча и пристально продолжала смотреть на Дуню. Какие мысли роились., в ее голове? О чем она думала, глядя на бледное Дунино лицо, еле различимое в потемках?

— Ладно, Дуня, — наконец сказала она. — Иди за мной. Сдернув с деревянного крюка платок, она накинула его себе на голову и направилась к двери. Легким движением руки поманила за собой и Дуню.

И вот они обе вышли из избы на волю. Идут по двору. Обогнули плетень. Впереди Марфа — шагает уверенно, размашисто. Привычно отстраняя кусты бузины, спустилась по крепко утоптанной дорожке вниз. Дуня за нею.

А в низине поблескивает пруд. У пруда, окунув в воду темные листья, стоят старые сгорбленные ветлы.

В мыслях Дуниных творится непонятное: то ли убежать ей, пока не поздно, то ли, упаси бог, не отстать от Марфы. И плетется Дуня следом за колдуньей быстрыми дрожащими шажками, вся замирая и от страха и от любопытства.

Возле самого пруда темнеет убогая избенка. Банька, что ли?

Ох-ох-ох, страхота какая!

Когда одна за другой они вошли в баньку, низкая дверца за ними как бы сама захлопнулась. Вокруг была совершенная тьма. Ни зги не видно! Поднеси сейчас Дуня свои пальцы к самому носу, все равно она бы их ни за что не разглядела.

Пахло распаренными березовыми вениками. Откуда-то сбоку тянуло еще не остывшим жаром. Дуня поняла, что баньку не так давно топили.

Сперва в этакой темнотище Дуня ничего не видела. Только слышно ей было дыхание Марфы и шорох ее шагов. Но вот внизу, почти у самого пола, стала разгораться красноватая искра — это Марфа достала из-под золы горячий уголек и принялась его раздувать. Теперь, хоть и смутно, стало видно Марфу, сидящую на корточках. Об уголек Марфа зажгла лучину и зажала в светец.

Вся банька осветилась — лоснящиеся сажей стены, большая кадка в углу, деревянная бадейка, печь-каменка, от которой тянуло жаром, и низкий-низкий потолок, тоже черный от сажи.

А Марфа, напрочь скинув с головы платок, принялась расплетать косу.

Дуня стояла, боясь шевельнуться. И боязно ей было, и страсть как интересно — даже дух захватывало.

Между тем Марфа, расплетя косу, с распущенными, чуть ли не до колен волосами, скинула с себя сарафан и осталась в одной рубахе.

И тут она повернулась к Дуне и поглядела на нее.

Бедная Дуняша вся затряслась: перед ней стояла колдунья! Настоящая колдунья, хоть красивая и молодая. В свете лучины лицо ее было бледным, сурово сдвинулись темные брови, а глаза светились.

— Ох, тетенька Марфа — не то прошептала, не то пискнула Дуня. Коленки у нее подогнулись, и она присела на пол.

Марфа опустилась на корточки и снова стала раздувать угли, лежавшие в печи. С каждым ее вздохом все краснее и ярче разгорались эти угли, но она продолжала на них дуть и при этом шептала, шептала, шептала…

Дуне было видно ее лицо в отсветах багрового пламени. Чуть повернутое к ней, это красивое строгое лицо то озарялось светом, то снова тускнело, как бы покрываясь пеплом.

«Колдует… — дрожа от страха, думала Дуня. — Ох, сейчас осипну, как та Санька…»

И хоть сейчас ей было не до того, она поняла, что осипнуть ей не хочется, нет-нет! — ни за что ей не хочется стать безголосой и сиплой.

А Марфа, вздувая угли, бросала в их жар сухие травинки, какие-то корешки и неведомые снадобья, доставая все из деревянного туеса, стоявшего тут же на полу.

Потом она порывисто встала и выпрямилась. Так выпрямилась, что голова ее чуть ли не уперлась в черный потолок.

И стала она говорить странные слова, чародейские слова. Сперва тихо и медленно, потом все быстрее и громче:

— На море-окияне стоит остров. А на острове том стоит баня, а в бане лежит доска, а на доске лежит тоска…

Вся банька наполнялась благоуханным дымом: это тлели, вспыхивая на горячих углях, травы и коренья. Запах дурманил, был сладок и нежен. Казалось, будто разом зацвели лесные ландыши, и белая черемуха, и шиповник, и медовая медуница, и другие пахучие травы.

Марфа, освещенная отблесками пылающих углей, говорила и говорила. Слова ее были горячи и непонятны. Жутко становилось Дуне от этих слов.

— Мечется тоска, бросается тоска — из угла в угол, из переруба в переруб, из окна в окно, из огня в огонь, из пламени в пламя, с ножа на нож, из петли в петлю…

Вдруг Марфа подошла к Дуне, все так же сидевшей на полу почти без памяти от страха. Стала над нею — высокая, окутанная своими тяжелыми распущенными волосами. И уже не шепотом, а громко стала выкрикивать:

— Кинься, тоска, из ретива сердца вон, от Евдокии в петлю, из петли на нож, с ножа в пламя, из пламени в огонь, из огня в окно, из окна в переруб, из переруба в угол, из угла в воду… Как мать сыра земля сохнет от жару и полымя, от ветру и вихоря, так тоска пусть ссохнется от моего заговора. И будет весела и здорова Евдокия и душой и телом…

Тут Марфа протянула Дуне какой-то корешок — сморщенный, корявый — и уже тихо промолвила:

— Возьми, голуба… Как ляжешь спать, положи под голову… Сбудется!

Дуня хотела ей сказать «спасибочки», но Марфа закричала:

— Молчи, молчи… нельзя слов говорить… все пропадет… не сбудется…

Дуня дрожащими пальцами взяла из Марфиных рук заветный корешок, в мыслях же у нее было: «Что сбудется-то?» Но спросить не посмела, раз Марфа приказала молчать.

Но Марфа, словно угадывая невысказанное, ответила:

— Все сбудется, чего просишь, а чего не просишь, того не проси… Иди теперь!

Опрометью кинулась Дуня вон из баньки. Сломя голову бежала по тропке, по которой шла сюда не торопясь. Не помнила, как прибежала к оврагу, как сковырнулась по склону вниз, как перепрыгнула через ручеек, как поднялась на пригорок, где, освещенный луной, в тихом безмолвии стоял флигелек.

Фрося и Вера поджидали ее. Протянув к ней руки, помогли взобраться в окно.

— Ну? — нетерпеливо шепнула Верка. — Была? Видела ее? Колдунью?..

У Фроси тоже глаза блестели жадным любопытством.

— Ох, девоньки… — сперва только и могла вымолвить Дуня. А как очухалась, давай сыпать: — Девоньки вы мои, девоньки… Все видела! Вот он — заветный корешок…

И долго-долго они втроем шептались, тесно прижавшись друг к другу, Дуня даже пыталась им пересказать те слова, которыми колдовала Марфа над раскаленными углями.

— Вот как она. Слушайте: кинься, тоска, из ретива сердца вон… Из пламени в огонь… из огня в переруб…

— Ну-ну-ну? — тормошила ее Верка. — Дальше, дальше чего? Фрося же только слабо охала. Иногда теребила Дунину руку, когда та на миг смолкала.

— Сказала: все сбудется, чего просишь, — прошептала Дуня. — А чего не просишь, того и не проси… Так и сказала!