Георгий Гулиа - Ганнибал, сын Гамилькара

– Зовут только нас? А римлян не зовут?

– И их призывают к тому же.

– Что же они?

– Это их дело. Мы же обязаны думать, думать, думать. И этому следует учиться у вавилонян – старинных – и у эллинов, оставивших нам свои писания.

Ганнибал снова вскинул кверху свой кулак:

– Я решил, Миркан, и не отступлюсь: поведу войска на Рим! Я докажу, что Карфаген жив и будет жить. И не только! Но и процветать!

Старик встал, обнял молодого полководца:

– Я всегда буду с тобой, во всех походах, во всех делах. Но только помни: Карфаген один, знаменитый на весь мир Карфаген.

Старик поднял голову: звезды сверкали пуще прежнего.

– Что там? – спросил Ганнибал.

– Они слышат нас.

– И что же?

– Они пока молчат.

– Тем хуже для них, – буркнул Ганнибал. – Впрочем, я расставил надежную стражу, и нас никто не может подслушивать. В этом я уверен, уважаемый Миркан.

В Карфагене дома их соприкасались задними стенками, точно спинами. Так и состарились в портовом квартале. Не в том квартале порта, где была стоянка военных кораблей, а в том, где плескались в воде утлые рыбачьи суденышки.

Пращники – Гано Гэд и Бармокар – были одногодками, почти под тридцать каждому. Отец Бармокара погиб на Сицилии в стычке с римлянами в ту войну. Точнее, не на самом острове, а близ его берегов. Бармокар коренаст, бледнолиц, а этот Гано Гэд, или Гано Козел, наоборот – сухощав, высок, темный, как ливиец. Гано Гэда ждали дома родители – потомственные рыбаки. А мать Бармокара жила с дочерью, молодой вдовой (ее муж погиб на пути из Карфагена в Иберию)…

– Хорошо говорил, – сказал Гано Гэд. Он имел в виду вчерашнее слово Ганнибала на солдатской сходке.

Бармокар кивнул и промычал что-то невнятное.

– Что ты сказал? – спросил Гэд.

– Ничего не сказал.

– Так вот, – продолжал Гэд, от нечего делать накручивая тоненькую веревку на палец, – воевать с Римом надо. А где? Не у стен же Карфагена. Хорошо было сказано.

Опять непонятное бормотание.

– Что? – начинал злиться Гэд. – Ты потерял дар речи?

Бармокар вылупил глаза. Как рыба, выброшенная на берег из морских глубин.

– Говори же!

Бармокар достал из походной сумки сушеную айву.

– Хочешь?

– Хочу.

Оба пожевали ее. Очень вкусная. Даже вспомнилось детство, когда они вот так, как сейчас, делили сушеную айву и многое другое. Да и сама бухта Нового Карфагена, уютная и надежная, и высокий берег, переходящий в холмистую местность, тоже навевали воспоминания о родном Карфагене.

– Видишь ли, Гано, – сказал Бармокар, медленно жуя упругую айву, – время идет, и у меня кое-что меняется вот здесь. – Он хлопнул себя по голове.

«Странный оборот», – подумал Гэд.

– Вот меняется – и все!

Гэд взглянул на друга эдак сверху вниз, но ничего определенного на голове пращника не нашел – только обыкновенный рубец на темени: след вражеского камня.

– Греков начитался? – шутливо спросил Гэд.

– Каких греков?

– А этих самых… философов. Говорят, они любят всяческую галиматью. Вот одна из них: в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Ну?

Бармокар достал еще горсть айвовых кусочков.

– И что с того, что нельзя?

– Спроси у них. Вон их сколько здесь шатается.

Мимо как раз проходил греческий лучник по имени Ахилл

– Эй, Ахилл! – крикнул Гэд. – Поди сюда, айвой угостим.

Грек круто повернул к ним.

– Ви любишь разны фрукт, – сказал он по-финикийски.

– Вы тоже, – отозвался Гэд .

— Сами лучи – маслина. Солени, – сказал грек, принимая горсть сушеной айвы.

Вот это был воин! Весь из костей и мускулов, просоленный на всех морских ветрах, загоревший во многих уголках Африки и Иберии. Среднего роста, настоящий дискобол.

– Послушай, Ахилл, – сказал Гэд, – можно войти в одну и ту же реку дважды?

– Как это? – изумился грек.

– Просто так. Войти дважды.

– Ти шутку говоришь.

– Ничуть! Это твои философы говорят.

Грек задумался.

– Ну, понимаешь, Ахилл, скажем так: вот перешел ты через Ибер, а потом еще раз. А тебе говорят – эта река не Ибер, это другая река.

Грек просиял:

– Дурак говорит. Да, да, дурак!

Пращники дружно прыснули: ну и смешной этот Ахилл, смешной и смелый, весь в рубцах – драчливая собака.

– Я ушла, – сказал он и заторопился куда-то.

Гэд сказал:

– Даже грек не понимает грека. А куда уж нам!

Бармокар настроился на серьезный лад. Было заметно, что некий червь гложет его душу. Что-то сказать не может – может, не хочет. Но и промолчать трудно, потому что уж очень настырный этот червь.

– Командующий сказал на сходке, что кто не желает идти в поход на Рим – может уехать к себе. Сказал он?

– Да, сказал, – подтвердил Гэд.

– Эти слова запали в душу…

– Тебе? – удивился Гэд.

– Почему бы и нет! А тебе?

– Мне – нет. – Гэд выпрямился во весь рост. – Я пришел сюда завоевывать, а не рыбу удить.

– Золота захотелось?

– Почему бы и нет!

– Много золота?

– Чем больше – тем лучше.

– И тебе римляне отдадут его?

– Они самые.

– Ты уверен?

– А ты?

– Я – нет, – признался Бармокар.

– И тебе захотелось смыться?

– Нет – уехать. С разрешения.

– В Карфаген?

– Домой. Рыбу ловить. Это дело верное.

– А я-то думал… – Гэд почесал затылок, – А я думал, что ты другой.

– Какой – другой?

– Настоящий пращник. Боец.

– Кто же, по-твоему, я теперь?

– Ты? – Гэд подбирал подходящее слово,

– Говори, говори, Гэд.

– Обыкновенная вша.

– Вша или вошь?

– Все равно как! – Гэд возмутился: – Карфаген посылает нас сюда, надеется на нас, ждет многого от нас, командующий надеется… А ты?

– Если разговор об отъезде серьезный…

– Командующий всегда держит свае слово.

– Тогда я уеду. Жизнь мне стала дороже, Гэд. Возможно, это к старости.

– Не к старости, а к глупости, Бармокар.

– Понимаешь, Гэд, есть во всем этом что-то от вавилонских сказок… Галлия, Альпы, Этрурия, Кампанья, Рим… Какие слова он еще говорил?

– Не помню, – буркнул Гэд.

– Чего стоят одни Альпы! Снеговые шапки, говорят, под небеса уходят, а ты – переходи через них. Не сказка?

Гано Гэд молчал.

– Переходи вместе со слонами, конями, сушеной рыбой и вяленым мясом. Словом, катись через горы прямо в Рим! Это ли не сказка?

– Нет, вовсе не сказка, – возразил Гэд. Он поднял указательный палец. – Учти: Ганнибал не из тех, кто морочит голову сказками и разными там небылицами. Он же сын Гамилькара. А кто был Гамилькар? Мне рассказывали бывалые воины: он говорил – слово его не расходилось с делом. Вот как, брат мой.

– Я хочу домой, – уныло сказал Бармокар.

– Соскучился?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Не хочу умирать в Альпах.

Гано Гэд аж подпрыгнул – так он поразился этим словам своего давнишнего друга.