Лариса Васильева - Кремлевские жены

Сестра жива, слава богу, и сейчас. А я виню себя, что не поблагодарила Надежду Константиновну.

Нина Курицына».

А сколько таких писем получала эта бездетная мать! Скольким помогла! Ни один человек, из тех, кто встречался с нею, не мог сказать ничего дурного. Переключив свое внимание и энергию с революции на общесоюзных детей, она делала для них все возможное и невозможное, строила свою общенародную семью, топя в ее проблемах тоску несбывшегося материнства.

Крупская совершенно искренне думала: «…библиотекарей и учителей надо подбирать с большой осмотрительностью, ибо главное в библиотекаре и в учителе не талант, не душевные качества, а классовый подход к человеку или книге».

Она всерьез признавалась: «Кто-то в своих воспоминаниях писал, что Владимир Ильич любил Фета. Это неверно. Фет — махровый крепостник, у которого не за что зацепиться даже».

Прочитаешь такое и невольно задумаешься, а если бы в руках Надежды Константиновны волею судьбы сосредоточилась самая большая ВЛАСТЬ, она во многом успешнее Сталина, ибо была более образованна, сумела бы поставить дело культурной инквизиции.

Большая ВЛАСТЬ и Крупская — странная мысль. А нельзя ли ею, как ключом, открыть некую потайную дверь?..

Эйфория счастья и успеха прошла быстро. Жестокие будни съели радость.

Гражданская война.

Голод по всей России.

Борьба с контрреволюцией.

Болезни Надежды Константиновны.

Выстрел Фанни Каплан в Ленина.

Сейчас много версий: Фанни — подруга Сарры, сестры Свердлова, работавшей в секретариате Кремля, точно знала время приезда Ленина на завод Михельсона, пришла и выстрелила; но Фанни была полуслепа и стрелять не умела.

Говорят, что Владимир Ильич просил сохранить жизнь Фанни, и ее сослали в Сибирь. Документы же говорят, что ее поспешно расстреляли 3 сентября1918 года, через четыре дня после выстрела, без суда.

Внезапная смерть Свердлова.

По слухам, Свердлов умер не своей смертью, а «был нарочно уронен» рабочими, когда они качали его и подбрасывали в революционном воодушевлении. Это была месть за приказ расстрелять семью Романовых.

Думаю, история с выстрелом Каплан имеет прямую связь со слухами о подбрасывании Свердлова, и предполагаю: в Ленина стреляли мстители за Романовых, а не эсерка Фанни, но объявить тогда такое для большевиков было неразумно — убийство царя и его семьи не афишировалось. А борьба с эсерами была актуальна, и представить их злоумышленниками имело политический смысл.

Смерть Инессы Арманд.

Перечислениям неприятностей и ударов в жизни Крупской первых пореволюционных лет несть числа. И все они окрашены тревожной обстановкой внутри партии, разногласиями, взаимными неприятиями, открытой или тайной враждой, сговорами, шепотами, возней.

Над полубездыханным телом России, соединяясь, склоняются люди самые разные, часто совершенно несовместимые, амбициозные и жаждущие доказать свою правоту, а есть и жаждущие просто урвать от пирога ВЛАСТИ.

Если к началу болезни Ленина борьба на фронтах России затихла, то внутри стен Кремля уже пылали свои пожары.

Внезапное обострение болезни Ленина испугало Крупскую. В ее голове поселилась мысль: что будет без него?

Разговоры о смещении Ленина уже ходили в партийных кругах. Пословица «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти» прыгала из уст в уста. Доносилось кое-что и до Надежды Константиновны, но она не придавала этому значения, уверенная — кроме Ленина, никто не видит правильного пути.

Но болезнь вождя от ЦК партии большевиков не зависела, и, когда он рухнул, свет померк перед глазами Крупской.

Что бы там ни болтали, ни сплетничали, эта пара была накрепко привинчена жизнью друг к другу. В их дуэте он стал той самой головой, которая поворачивалась, как того нужно было шее. Но она была той самой шеей, которая отлично знала, куда хочет повернуться голова. Сознание, что она отдает ему всю себя — со всеми своими достоинствами и недостатками, с многочисленными талантами, с холодным умением видеть мир и людей насквозь, с циничностью оценок, прикрываемой филистерскими разговорами о деле рабочего класса, которому она, хоть никто не просил ее об этом, отнюдь не филистерски, а искренне и преданно думала, что служила, — это сознание было главной осью ее жизни.

Со своей стороны, он привык к ней и любил ее, как умеют мужчины любить свое «альтер-эго». Более двадцати лет супружества — не шутка. Многолетняя семейная жизнь вообще к сильным страстям не располагает, но сильная, почти кровная привязанность тут несомненна.

Елизавета Драбкина вспоминает рассказ своего друга, курсанта кремлевских курсов Вани Треицкого, как однажды, когда он поздно вечером дежурил на посту у квартиры Ленина в Кремле, Владимир Ильич попросил его, если услышит внизу на лестнице шаги Надежды Константиновны, задержавшейся на каком-то заседании, постучать в дверь и позвать его.

«Ваня вслушивался в ночную тишину. Все было тихо. Но вдруг отворилась дверь квартиры, и быстро вошел Владимир Ильич.

— Никого нет, — сказал Ваня.

Владимир Ильич сделал ему знак.

— Идет, — прошептал он заговорщически и сбежал вниз по лестнице, чтобы встретить Надежду Константиновну: она шла, ступая совсем тихо, но он все же услыхал«.

И вот Ленин сражен приступом болезни в самый разгар очередной внутрипартийной баталии. Крупская по долгу и праву жены сразу же занимает оборону у постели больного. Над больным склоняются лучшие врачи и выносят вердикт: полный покой.

Невежественный в медицине, но именно поэтому глубоко ее уважающий Центральный Комитет ВКП(б) поручает своему генсеку товарищу Сталину ответственность за соблюдение режима, установленного врачами.

А если точнее, сам Сталин берет на себя такую ответственность. С согласия ЦК. Берет не зря. Ему уже потихоньку принесла секретарша Ленина продиктованное ей «Завещание», где больной вождь предупреждает свою партийную машину: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека…»

Неделю спустя, после утверждения Сталина ответственным за здоровье вождя, «Владимир Ильич потребовал, чтобы ему разрешили, хотя бы в течение короткого времени, диктовать его дневник, — вспоминает Елизавета Драбкина. — На совещании И.В.Сталина, Л.Б.Каменева, Н.И.Бухарина с врачами решено было предоставить Владимиру Ильичу право диктовать ежедневно пять-десять минут, но так, чтобы это не носило характера переписки и чтобы на записки Владимир Ильич не ждал ответа. Свидания запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».