Элисон Уир - Трон и плаха леди Джейн

Мы проходим по улице Стрэнд, мимо величественных особняков знати, мимо больницы Савой и церкви Святого Климента Датского, и так добираемся до Флит-стрит. В Сити мы попадаем через ворота Лад-гейт. О богатстве живущих здесь говорят высокие солидные дома городских торговцев, бесчисленные лавки, где выставлены работы золотых дел мастеров и другие роскошные товары, бархат и шелк, обтягивающий спины состоятельных горожан и их жен.

Старый готический собор Святого Павла стоит предо мной на вершине холма, а рядом его двор, где находится множество лотков с книгами. Мне хочется задержаться здесь подольше, я прошу миссис Эллен купить мне грошовую книжку с историей о злосчастных влюбленных Паламоне и Арсите. Она неохотно соглашается, зная, что иначе меня отсюда не вытащишь.

Теперь мы проходим Барбикан, укрепленную сторожевую башню в городской стене.

— Долго еще? — спрашивает Кэтрин. Мы уже устали. Кажется, что мы идем уже целую вечность.

— Почти пришли, — отвечает миссис Эллен. Мы миновали центр города, но нас по-прежнему окружают толпы народа, и все они движутся в одном направлении. Среди них лоточники и коробейники.

— Куда это все идут? — интересуется миссис Эллен у торговца пирожками.

— Да на Смитфилд, конечно, мистрис, — отвечает он ей.

— На турнир? — с надеждой спрашивает миссис Эллен. Как здорово было бы посмотреть!

— Да нет же, — усмехается он, — на сожжение.

— Сожжение?

— Ну да. Еретиков, Энн Эскью и Джона Ласселса, будут жечь.

Эти слова повергают миссис Эллен в ужас. Я помню, как она рассказывала, что однажды в юности видела сожжение и ни за что на свете не хотела бы увидеть это снова.

— Если мы поспешим, девочки, то сможем успеть пройти прежде, чем все начнется, — говорит она, — дом моей сестры выходит окнами на Смитфилд, и другого пути туда, кроме этого, я не знаю. Давайте поторопимся, мы, может быть, успеем проскочить. Такие зрелища не для детских глаз, я не хочу, чтобы вы это видели. Ну-ка, прибавьте шагу. — Крепко схватив нас за руки, она протискивается сквозь толпу.

Мне дурно. Я знаю, что смерть на костре — это наказание за ересь, но, обжегши однажды палец свечкой, догадываюсь, до чего это чудовищная смерть, и не хочу при этом присутствовать.

Кэтрин тоже дрожит от ужаса. Ей только шесть лет, и здесь не место таким малышам. Она просится домой.

Но поздно. Толпа, жаждущая зрелища, валит на Смитфилд. Людская волна тащит нас, вцепившихся друг в дружку, вперед, и мы не в силах сопротивляться или повернуть, из страха, что нас задушат. Нас выталкивают чуть ли не в первые ряды, где мы, к своему ужасу, чувствуем, что давление толпы не позволит нам выбраться.

— Держитесь вместе, девочки! — кричит миссис Эллен. — Не выпускайте мои руки, слышите?

Посередине поля стоят два толстых деревянных столба, с которых свешиваются железные цепи. Рядом сложены высокие кучи хвороста. Какой-то человек — должно быть, палач — в кожаной маске и фартуке держит незажженный факел. Позади него, в жаровне горит огонь. Я содрогаюсь при виде него. Напротив, на скамье, на приличном расстоянии от столбов, сидит лорд-мэр со старейшинами и шерифами и два епископа, прибывшие лицезреть казнь.

— Девочки, закройте глаза и отвернитесь, если получится, когда зажгут огонь, — испуганно советует миссис Эллен. — Какой кошмар — бог его знает, что скажет на это ваша матушка.

— Простите, — пыхтит какая-то толстуха, которую прижало к нам. Она одета в бедняцкое домотканое платье, и у нее красное лицо и складки жира под подбородком. — Пускай они поглядят, детки-то. Люди нарочно берут детей, чтоб видали, что бывает с этими греховодниками. Для того их и сжигают при народе.

— Все может быть. А вашего мнения я не спрашивала, — резко отвечает миссис Эллен. — Казнь — не зрелище для детей, тем более благородных. Им объясняют, что такое ересь. И не все радуются, видя страдания ближнего. Мы здесь не по своей воле, нас сюда вынесло с толпой.

Женщина пожимает плечами. Ее, по правде говоря, занимает только происходящее на поле.

— Славная сегодня погодка, — замечает мужчина позади нас. — Без ветра.

— Повезло им, — говорит его жена. — Пороху на сей раз им всыплют?

— А шут его знает. Хорошо бы потом почитать ее последнее признание. А вон человек продает его.

— Потом у него, поди, ничего и не останется…

— Да, и все потому, что его вырвали под пыткой, так говорят, по крайней мере. Я слышал, что сам лорд-канцлер Райотсли крутил ручку на дыбе, когда она отказалась отвечать на их вопросы.

Правдивость этого заявления подтверждается, когда повозка с Энн Эскью и Джоном Ласселсом медленно продвигается через людское море и Энн грубо с нее стаскивают, привязывают к стулу и несут к столбу, при этом ее руки и ноги безжизненно болтаются. Худая и бледная после месяцев заключения, с изможденным болью лицом, она словно бы даже рада тому, что близится конец ее страданий. Энн, похоже, тихий, добрый, безобидный человек.

— Она и вправду отправится в ад, как все еретики? — спрашиваю я миссис Эллен.

— Видишь ли, дитя, — уклончиво начинает она, — говорят, что огонь на земле дает еретикам вкусить огня вечного и заставляет раскаяться, пока не поздно.

— А если они раскаиваются, огонь гасят?

— Не всегда. Часто бывает уже поздно. И я не слыхала, чтобы многие раскаивались.

Я понимаю. Боль, должно быть, такая, что ни о чем другом думать нельзя.

Палач прикручивает Энн Эскью, сидящую на стуле, цепью к столбу. Ласселс уже стоит, прикованный, у второго столба, и солдаты обкладывают его хворостом. Вскоре куча хвороста становится ему по пояс. Женщину также заваливают хворостом. Мужчина плачет от страха, но она спокойна, и ее глаза обращены к небу. По всему видно: она верит, что попадет в рай.

— Чем же она провинилась? — спрашивает Кэтрин.

Миссис Эллен наклоняется к ней:

— Она злостная протестантка. Она отрицает чудо мессы.

У Кэтрин озадаченный вид. Она опять забыла, чему ее учил капеллан.

Миссис Эллен объясняет:

— Эта женщина отрицала, что хлеб и вино претворяются в плоть и кровь Господа нашего во время Вознесения Даров. Она верит в то, что это только символы.

Теперь палач привязывает на шею осужденной женщине серый полотняный мешок.

— Это порох, — говорит мужчина позади нас. — Чтоб быстрей ее прикончить.

Толпа издает единый вздох. Он затихает, когда поджигают хворост, раздается потрескивание, и голос священника читает молитву об умирающих.

Я не хочу смотреть, но смотрю. Мои глаза прикованы к столбам, будто бы у меня нет выбора. Рядом миссис Эллен склонила голову в молитве, а Кэтрин, крепко вцепившись в няню, уткнулась лицом ей в юбки. Но я смотрю не мигая, как поднимаются языки пламени. Мужчина кричит, когда огонь добирается до его одежды, но Энн Эскью безучастно сидит на своем стуле, как будто забыв о приближении огня. Затем она тоже начинает извиваться в огне, но ее агония длится недолго. Порох вскоре взрывается, превращаясь в шар ослепительного света и едкого дыма. Когда дым рассеивается, становится ясно — омерзительная куча обуглившейся плоти и костей, что осталась на месте Энн Эскью, больше не является живым существом. Хотя мне нестерпимо туда смотреть, я принуждаю себя. У другого столба мужчина накренился вперед и жалобно стонет, пока огонь выполняет свое страшное дело. Вскоре оба тела уже едва различимы сквозь высокие жаркие стены огня. Разносится тошнотворная вонь горелой плоти.