Николай Гейнце - Князь Тавриды

Наконец, они с Калисфенией Фемистокловной столковались. Последняя наглядно убедилась, что ее поклонник действительно капиталист.

Для этого она очень наивно, чуть не сама, напросилась к нему в гости на кофе.

Сидорыч был на седьмом небе.

Он как ребенок радовался этому посещению. С утра привел в праздничный вид свою комнату — он нанимал ее от жильцов в доме недалеко от кондитерской, около Сенной — и ждал с бьющимся сердцем наступления назначенного часа.

То и дело приотворял он дверь своей комнаты, прислушиваясь не только к раздававшимся в квартире звонкам, — в квартире кроме него было еще несколько жильцов, — но даже ко всякому шуму на лестнице — его комната была крайняя.

Наконец, она явилась.

Он бросился снимать с нее верхнее платье, усадил в покойное кресло у накрытого для кофею стола, уставленного всевозможными лакомствами.

Прислуга подала самовар и кофейник.

Калисфения Фемистокловна меланхолически осматривала помещение ее поклонника.

— Вот моя убогая келийка… — проговорил он.

— Комната очень миленькая… главное, все так чисто, аккуратно… В мужчинах это редкость, — заметила Калисфения Фемистокловна.

Сидорыч даже покраснел от удовольствия.

— Я чистоту люблю… чистота это первое дело… — скромно опустил он глаза.

— А вы уверены в ваших хозяевах? Замки в дверях, кажется, не особенно надежды… Да и прислуга… — шепотом заговорила она, наклонившись почти совсем близко к Степану Сидоровичу и обдавая его запахом сильных духов.

— Хозяева люди хорошие… и прислуга тоже, да и замок у двери, это так на вид он кажется ненадежным, хороший замок… — отвечал он, тоже шепотом.

— Я к тому, мой друг, — она первый раз назвала его так нежно, — что хранить дома капитал опасно… Мы с вами так сошлись, что я думаю, что имею право спросить… подать дружеский совет…

Она сделала вид, что раскаивается в начатом разговоре, что не знает, удобно ли продолжать его.

Все это вместе со словами «мой друг» окончательно разнежило Степана Сидоровича, — он решил на искренность отвечать искренностью.

— Что вы, Калисфения Фемистокловна, я так вам благодарен за участие… Я ведь и сам понимаю, что, живя в комнате от жильцов, нельзя надеяться на особую безопасность, но я принял меры… Если доберутся до моего сундука, он стоит вон там, под кроватью, то все равно ничего не найдут…

— Вот как… — сделала она печальное лицо.

— Хоть там денежки и лежат, да не для них, а для нас с вами… — засмеялся тихим смехом Степан Сидорович.

— Как же это? Это интересно…

— А если вам интересно, то после кофею я вам этот секрет покажу… От вас не утаю… может надумаетесь, так ничего скрывать уже не придется.

Степан Сидорович посмотрел на нее масляными глазами.

Она милостиво улыбнулась, бросила на него нежный взгляд и вдруг потупилась, как бы сконфузившись.

Выпив вторую чашку кофе, Калисфения Фемистокловна, по тогдашнему обычаю, опрокинула чашку.

— Еще чашечку! — заискивающе попросил Сидорыч.

— Нет, больше не хочу, благодарю вас…

— Одну…

— Нет, нет!

— Просить можно, неволить грех… — сказал Сидорыч, допив свою.

Он приказал прислуге убирать со стола самовар, кофейник и чайную посуду.

— Сластями побалуйтесь.

Калисфения Фемистокловна начала лакомиться.

Когда прислуга вышла с подносом из комнаты, Степан Сидорович встал, задвинул дверь на задвижку и подойдя к кровати, выдвинул из под нее свою заветную укладку.

— Пожалуйте смотреть… занятная работа, один благоприятель смастерил…

Открыв сундук, он показал Калисфении Фемистокловне хранившееся в нем разное белье и другие мелкие вещи.

— Видите, кроме тряпок ничего нет, — говорил он, аккуратно вынимая содержимое и укладывая на кровать.

Сундук скоро опустел.

— Пусто? — спросил Степан Сидоров.

— Пусто, — отвечала гостья.

— Где же денежки?

— Не знаю.

В это время Степан Сидорович нажал пальцем дощечку. Раздался легкий треск, верхнее дно укладки приподнялось, и обнаружились уложенные рядком объемистые пачки крупных ассигнаций.

Читатель знает, какие это были деньги.

— Ах! — сдержанно воскликнула Калисфения Фемистокловна и почти любовно посмотрела на обладателя искусно сделанной укладки.

Опытным взглядом она окинула пачки и поняла, что ее будущий жених не преувеличил цифры своего капитала.

— Неправда ли, хитрая штука? — сказал Сидорыч, снова нажимая какую-то дощечку.

Дно снова пришло в свое первоначальное положение.

— На что хитрее! — согласилась Калисфения Фемистокловна.

Содержимое сундука тем же порядком было в него уложено, он был заперт и снова вдвинут под кровать.

Степан Сидорыч отпер дверь. Они снова уселись к столу.

— Когда же вы, наконец, решите мою судьбу? — заговорил Степан Сидорович.

— Удивительно, какой вы нетерпеливый человек… — улыбнулась Калисфения Фемистокловна. — Вам все сейчас вынь да положь…

— Это вы напрасно, уж сколько времени я жду… два месяца…

— Два месяца, — захохотала она. — Это, по вашему, много… Люди по годам ждут… Или я не стою, чтобы меня подождать.

Она взглянула на него исподлобья.

— Кто говорит, не стоите… Только вот не знаешь, дождешься ли.

— Ну, что уж с вами делать, видно надо перестать томить… дождетесь, дождетесь.

Он схватил ее руку и припал к ней пересохшими губами. Она не только не отнимала ее, но напротив, наклонилась к нему и обожгла ему щеку поцелуем. Он упал к ее ногам.

— Встаньте, встаньте, прислуга может войти, да и мне пора, засиделась.

— Куда же вы так скоро? — печально произнес он, поднимаясь с пола.

— Куда? Домой… приходите теперь вы ко мне… так и будем пока ходить друг к другу.

— И долго?

— Не долго…

Он помог ей одеться, сам отпер и запер за нею дверь, еще раз крепко расцеловав ее обе руки.

С этого дня Калисфения Фемистокловна действительно перестала томить своего поклонника.

День ото дня она делалась к нему все ласковее и ласковее, несколько раз даже позволила себя поцеловать и один раз сама ответила на поцелуй.

— Нашу сестру, бабу-дуру, долго ли оплести, — заметила она как бы в оправдание порыва своего увлечения, — лаской из нашей сестры веревки вить можно.

Степан Сидорович ходил положительно гоголем, не чувствуя под собою от радости ног.

Он даже, как будто, сделался выше ростом.

Наконец, в один прекрасный день Калисфения Фемистокловна окончательно согласилась быть женою Степана Сидоровича и даже сама стала торопить свадьбой.

Это случилось вскоре после того, как он показал ей свое купеческое свидетельство.

Счастливый жених бросился со всех ног хлопотать.

Прежде всего он полетел к князю, прося его и княгиню быть у него посаженными отцом и матерью.