Николай Гейнце - Князь Тавриды

— Итак, товарищи, надо помолиться Господу Богу и его святому угоднику Николаю Чудотворцу, попрося помощи свыше. На колени!

Солдаты упали на колени и стали усердно молиться. Молился на коленях и батальонный командир. Наконец, он встал. Встали и солдаты.

— Теперь с Богом, вперед. Помните, братцы, по-суворовски, точно так, как он, отец наш, учил нас.

Осенив себя крестом и взяв ружья наперевес, батальон, обреченный на верную смерть, быстро направился к турецкому укреплению, твердо решившись или взять его или погибнуть.

Григорий Александрович молча следил за гренадерами, и лишь только они приблизились к редуту, велел двинуть беглым шагом приготовленные к подкреплению их войска с полевою артиллериею.

Турки в недоумении смотрели на происходившее и наконец, Догадавшись, открыли убийственный огонь.

Гренадеры шли вперед, несмотря на осыпавшие их ядра и пули и шагов за тридцать перед рвом остановились на мгновение.

Три роты сделали залп из ружей в турок, усыпавших вал, и с криками «ура» бросились в ров, а оттуда полезли в укрепление.

Четвертая, рассыпавшись по краю рва, била пулями по головам неприятелей.

Произошла ужасная схватка и минут через десять наши солдаты уже ворвались в укрепление, наповал поражая отчаянно защищавших турок.

Укрепление было взято, гарнизон его переколот, но подвиг этот стоил потери трехсот лучших солдат. Иностранцы диву дались перед геройством русского войска.

Светлейший главнокомандующий торжествовал и велел тотчас же представить к наградам уцелевших храбрецов.

Прошло несколько дней.

Штаб-офицер, взявший укрепление, был приглашен к столу князя — честь, которой удостаивались немногие из офицеров в его чине.

За обедом Григорий Александрович завел разговор о заселении Новороссийского края, и вдруг, обратясь к штаб-офицеру, спросил его:

— Вы которой губернии?

— Слободско-Украинской, ваша светлость.

— Имеете имение?

— Отец мой имеет.

— И хозяйственные заведения есть?

— Есть, ваша светлость.

— А какие?

— Посевы, сады, заводы винокуренные, конские и рогатый скот. Есть овцы и пчелы.

— А пчелы ваши лесные или в хозяйстве разведенные?

— Домашние, ваша светлость.

— Э… домашние ленивы и крупнее лесных.

— Точно так, ваша светлость, прекрупные.

— А как?

— Да с майского большого жука будут.

Потемкин улыбнулся.

— И!.. А улья какие же?

— Улья и летки обыкновенные, ваша светлость.

— Да как же такие ваши пчелы лазят в летки?

— Ничего нет мудреного, ваша светлость, у нас так: хоть тресни, да полезай…

Григорий Александрович закусил губу и прекратил разговор.

Он понял, что штаб-офицер намекает на его необдуманное приказание штурмовать среди белого дня и без лестниц турецкое укрепление.

Вскоре этот штаб-офицер со своим батальоном был удален из-под Очакова, под предлогом усиления корпуса Суворова, охранявшего Херсон и Кинбурн.

Осада, между тем, все тянулась.

Но, наконец, медлить было нельзя. В Петербурге недоброжелатели князя громко говорили о его промахах и сама императрица высказывала неудовольствие. Надо было решиться на штурм Очакова и Потемкин решился.

Это было 6 декабря 1788 года.

Стоял сильный мороз, и кровь, лишавшая из ран, моментально застывала.

Так говорит предание.

Начался приступ.

Турки сопротивлялись с отчаянным упорством, но ничем не могли удержать победоносного русского солдата. Битва была страшная и кровопролитная.

В недалеком расстоянии от места сражения на батарее сидел, подперев голову рукой, генерал с одною звездою на груди.

Тревожное ожидание отражалось на лице.

Он обращал свой унылый взор то к небу, то к месту битвы.

Ядра со страшным свистом летали вокруг него, в нескольких шагах от него лопнула граната и осыпала его землею, но он даже не двинулся с места, а продолжал, вздыхая, произносить:

— Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Вдруг взор его, как бы прикованный, остановился на одном пункте… Русские мундиры показались на городских валах.

— Ура! Ура! — раскатилось вдали.

От валов до бастионов был один шаг, русские овладели ими. Очаков был взят.

— Тебя, Бога хвалим! — громким голосом воскликнул генерал и осенил себя истовым крестным знамением.

Генерал этот был — сам Потемкин.

Он тотчас же отправил донесение императрице и вскоре получил орден святого великомученника и победоносца Георгия I класса и шпагу, украшенную алмазами, в шестьдесят тысяч рублей.

Все офицеры, бывшие при взятии Очакова, получили золотые кресты, а нижние чины — серебряные медали на георгиевской орденской ленте.

В числе отчаянно дравшихся под стенами Очакова был и наш знакомец — Щегловский, уже ранее пожалованный золотою саблею и капитанским чином за храбрость и орденом святого Георгия за взятие в плен турецкого паши.

За долгое сопротивление город был предан на три дня в добычу победителям.

Десятка два солдат из отряда Щегловского возвратился к нему с мешками золота и, поощренные удачей, отправились снова на поиски.

Несколько раз возвращались они с сокровищами, но раз пошли и не вернулись более.

Василий Романович должен был вскоре выступить, взять сокровища не было возможности, да и было опасно.

Завалив землянку с серебром и золотом, он покинул Очаков.

Он уже более не возвращался туда никогда и неизвестно, сохранился ли этот скрытый им клад.

К фельдмаршалу, в числе пленных, был приведен очаковский комендант сераскир Гуссейн-паша.

Потемкин гневно сказал ему:

— Твоему упорству мы обязаны этим кровопролитием.

— Оставь напрасные упреки, — отвечал Гуссейн, — я исполнял свой долг, как ты свой; судьба решила дело.

Взятие Очакова произвело потрясающее впечатление не только в Петербурге и Константинополе, но и во всей Европе.

Очаков пал.

Добыча была громадна. На долю Потемкина, между прочим, достался изумруд, величиною с куриное яйцо.

Он послал его в подарок государыне.

Как мы уже говорили, Григорий Александрович сам сознавал необходимость решительных действий и, желая поднести ключи Очакова императрице в день ее тезоименитства, назначил днем штурм 24 ноября.

К этому дню, однако, не успели окончить все приготовления и штурм был отложен до 6 декабря.

Войска узнали о намерении главнокомандующего с восторгом. Солдаты, встречаясь между собой, обнимались и поздравляли друг друга.

Интересен приказ, отданный князем по армии 1 декабря 1788 года:

«Истоща все способы к преодолению упорства неприятельского и преклонения его к сдаче осажденной нами крепости, принужденным я себя нахожу употребить, наконец, последние меры. Я решился брать ее приступом и на сих днях, с помощью Божиею, приведу оный в действо. Представляя себе торжество и неустрашимость войска российского и предполагая оным крайность, в которой находится гарнизон очаковский, весьма умалившийся от погибших во время осады, изнуренный болезнями и терпящим нужду, ожидаю я с полною надеждою благополучного успеха. Я ласкаюсь увидеть тут отличные опыты похвального рвения, с которым всякий воин устремится исполнить своей долг. Таковым подвигом, распространяя славу оружия российского, учиним мы себя достойными названия, которое имеет армия, мною предводимая; мне же останется только хвалиться честью, что я имею начальствовать столь храбрым воинством. Да дарует Всевышний благополучное окончание».