Николай Гейнце - Князь Тавриды

Пули, ядра и картечь свистали в воздухе. Огненный дождь лился на русские войска. Весь Измаил светился от выстрелов.

Наши продолжали подвигаться вперед, не отвечали на выстрелы и подошли ко рву крепости.

Мигом стрелки рассыпались по краю рва и, под прикрытием их выстрелов, русские спустились в ров, приставили к стенам лестницы и полезли на вал.

Завязался страшный рукопашный бой.

В числе бывших на валу находился и Кутузов, этот тоже будущий герой двенадцатого года, более двух часов боровшийся с малочисленным отрядом против несметного числа неприятелей, получавших беспрестанно свежие подкрепления.

Наконец, он послал своего адъютанта к Суворову с донесением, что вскоре он не будет более в силах удержаться на валу и просил помощи.

Суворов ответил посылкой 200 человек и велел передать Кутузову, что поздравляет его с назначением комендантом крепости Измаил.

Только Суворов мог сказать эти замечательные слова и только Кутузов мог понять их. Последний возобновил отчаянную борьбу.

Рассветало. Битва продолжалась с обоюдным ожесточением. Час проходил за часом, а кровопролитная резня не прекращалась.

Русские стояли уже твердою ногой в Измаиле и бились с неприятелем на улицах крепости.

Наконец, победа была одержана окончательно. Измаил пал.

Перо прозаика слишком слабо для описания подробностей этого свирепого штурма, где люди превратились в зверей, где кровь лилась потоками и где живые дрались, попирая ногами мертвых и даже полумертвых.

Недаром, взятие Измаила, считавшееся беспримернейшим эпизодом всемирной истории, вдохновило гений Байрона, посвятившего в своем «Дон-Жуане» этому событию много чудных строк.

Приведем их:

Наш славный русский поэт Г. Р. Державин написал оду на взятие Измаила. Вот несколько стихов из нее:

Трофеи штурма Измаила были: 200 орудий, 350 знамен, 10000 пленных и более нежели на два миллиона разных товаров и военных припасов.

Убитых со стороны турок было 15000 человек, а с нашей — 10000 человек убитыми и ранеными.

Утром 11 декабря Александр Васильевич Суворов рапортовал князю Потемкину:

«Нет крепче крепости и отчаяннее обороны, как Измаил, павший перед троном ее императорского величества кровопролитным штурмом. Нижайше поздравляю вашу светлость».

Императрице Суворов рапортовал кратко:

«Знамена вашего величества развеваются на стенах Измаила».

Город Яссы принял праздничный вид. От дворца светлейшего по дороге к Измаилу были расставлены сигнальщики, и адъютанты князя скакали взад и вперед по всему протяжению.

Григорий Александр ожидал к себе Суворова.

Но день проходил за днем, а герой Измаила не приезжал. Оказалось, что Александр Васильевич, не любя никаких парадных встреч, нарочно приехал в Яссы ночью, а рано утром явился к Потемкину в длинной молдаванской повозке, заложенной парою лошадей в веревочной сбруе.

Один из адъютантов Потемкина узнал, однако, приехавшего в этом оригинальном экипаже и поспешил доложить об этом светлейшему.

Григорий Александрович вышел на крыльцо и обнял и расцеловал измаильского победителя.

— Чем могу я, дорогой граф Александр Васильевич, — сказал он ему, — наградить вас за все победы над врагами и за взятие Измаила… Скажите, друг мой!.

Этот покровительственный тон оскорбил Суворова.

— Помилуй Бог, ваша светлость! — отвечал он, отвешивая чуть не земной поклон. — Сколько милости!.. Меня никто не может награждать, кроме Бога и всемилостивейшей нашей матушки, государыни царицы.

Григорий Александрович побледнел и закусил губу. Молча он прошел в залу, где Суворов с почтительностью подчиненного подал ему рапорт. Фельдмаршал холодно принял его и также холодно расстался с Александром Васильевичем. Его гордости был нанесен страшный удар.

Это не прошло даром Суворову. Он был вскоре отозван в Петербург. Императрица, желая вознаградить его, велела спросить: где он желает быть наместником.

— Я знаю, — отвечал Александр Васильевич, — что матушка-царица слишком любит своих подданных, чтобы наказать мною какую-либо губернию… Я размеряю силы с бременем, какое могу поднять… Для другого невмоготу и фельдмаршальский мундир.

Но фельдмаршальского мундира он не получил и сделан был лишь подполковником лейб-гвардии Преображенского полка.

Дочь его была пожалована фрейлиной.

Падение Измаила произвело сильное впечатление на Турцию, но, уверенная в помощи Пруссии и Англии, Порта отвергала мирные условия, предложенные ей Потемкиным и решилась продолжать войну.

Вследствие этого Григорий Александрович, приказал войскам расположиться на зимних квартирах в Молдавии, начал деятельные приготовления к предстоявшей кампании.

Расположение духа светлейшего было в то время далеко не из веселых.

Уже в последних письмах к нему императрицы он читал между строк, что государыня недовольна громадностью военных издержек и жаждет мира.

Между нею и ним стали набегать черные тучки.

В Петербурге же при дворе появилось новое лицо — Платон Александрович Зубов — новое восходящее придворное светило.

Быстрое возвышение двадцатидвухлетнего Зубова было неожиданно для всех, а особенно для Потемкина.

В 1789 году он был только секунд-ротмистром конной гвардии, на следующий год он уже был флигель-адъютантом государыни, генерал-майором и кавалером орденов: святого Станислава, Белого Орла, святой Анны и святого Александра Невского.

При таких явных знаках благоволения монархини, надменный Зубов не искал благосклонности и покровительства Потемкина и не обнаруживал к нему того раболепного уважения, с каким все преклонялось перед князем Тавриды.

Такая смелость глубоко потрясла душу человека, в течение пятнадцати лет привыкшего не видеть себе совместника в доверии императрицы, в ведении государственных дел и в общественном мнении относительно силы своей у престола.