Николай Гейнце - Тайна высокого дома

— Вы, вы пришли ко мне… — бессвязно заговорил он, — когда знаете, что меня ожидает в будущем каторга за убийство…

— Ты сам хотел этого!..

— Что вы хотите этим сказать?

— Ты думаешь, Егор, я не знаю, что ты невинен.

— Тише, тише… неровен час… услышат…

— Пусть тебя хоть три раза присудят к каторге, но я и Петр знаем, что ты более чем честный человек.

— Петр Иннокентьевич, разве он тоже знает, разве он также, как и вы, догадался, почему я ничего не говорил в свое оправдание?..

— Да!

— Это мне неприятно.

— Я должен был сказать ему всю правду.

— Зачем?

— Затем, чтобы он знал, чем он тебе обязан.

— Напрасно.

— Когда он узнал, что при допросе ты молчишь обо всем случившемся в день, предшествуемый убийству, и в ночь его совершения, он хотел сам ехать к заседателю и сознаться.

— И что же?

— Я удержал его от этого…

— За это вам большое спасибо… Вы мне даете возможность отплатить добром за добро Петру Иннокентьевичу, спасти барышню и исполнить волю покойного барина. А барышня Марья Петровна, чай, огорчены страсть?..

Иннокентий Антипович не успел ответить, как раздался стук в дверь из соседней комнаты — знак, что свидание окончено.

— Я приду к тебе еще не раз… — сказал Гладких и начал отпирать двери.

Егора Никифорова снова увели в камеру. Гладких уехал в город.

Вскоре после возвращения Иннокентий Антипович Гладких отправился на заимку. Он только что после обеда собрался навестить Арину, как ему доложили, что на кухне ожидает его баба из поселка. Гладких поспешил выйти в кухню.

Баба принесла печальную весть.

Вскоре после того, как Егора отправили в К-скую тюрьму, Арина заболела и слегла в постель. Две соседки поочередно ухаживали за ней, ни на минуту не оставляя ее одну. В прошлую ночь — так рассказывала баба — Арина преждевременно родила девочку, маленькую, как куклу, но здоровую. Родильница пожелала увидеть своего ребенка. Его положили к ней на постель. Тогда больная вдруг горько зарыдала и пришла в страшное волнение. Девочку у ней отняли, а часа через два Арина умерла тихо, точно заснула.

— Таперича у нас не знают, что и делать с девочкой, — продолжала баба. — Все говорят, что лучше бы она совсем не родилась на свет, да и я так смекаю, что большой бы ей был фарт, [8] Счастье — местное выражение. если бы она скорей отправилась за своей матерью…

— Я сейчас приду сам… — остановил Гладких разболтавшуюся бабу, и последняя, что-то причитывая себе под нос, удалилась.

Иннокентий Антипович отправился к Толстых.

Известие о смерти Арины было для последнего вторым тяжелым ударом.

Не скрыл Гладких и переданных бабою толков жителей поселка о судьбе родившегося и осиротевшего ребенка.

— Когда эта подлая баба желала смерти этой бедной, ни в чем неповинной девочке-сиротке, я едва удержался, чтобы не броситься и не поколотить ее.

— Она смотрит на вещи, как они есть на самом деле, вот и все, — мрачно заметил Толстых. — Но что ты теперь намерен делать, Иннокентий? Ведь хозяин теперь тут ты. Приказывай, решай, действуй… Я заранее согласен на все, что ты придумаешь.

— Так ты предоставляешь мне свободу действий?..

— Конечно.

— И даже от твоего имени?

— Без сомнения.

— Что я решу — ты утвердишь?..

— Заранее… Хочешь письменно?

— Как будто я не верю твоим словам. Впрочем, теперь дело только в том, чтобы найти кормилицу для ребенка — этим пока должны ограничиться заботы о нем; все дальнейшее в будущем…

Гладких тотчас же отправился в поселок. В избе Арины он застал пять или шесть баб. Покойница лежала на столе, головой в передний угол, под образами, закрытая холстом. Слабый свет лампады боролся с тусклым светом потухавшего дня, смотревшего в окна.

Иннокентий Антипович истово перекрестился и тихо, чуть слышно, произнес:

— Несчастная Арина, пусть душа твоя утешится ранее, чем покинет землю! Я клянусь тебе, что никогда не оставлю твоего ребенка и буду любить его, как своего родного. Где же ребенок? — обратился он к бабам.

Одна из них отвечала:

— Нельзя же было его оставить здесь, я его отнесла к Фекле, которая только что отнимает от груди своего младшенького.

— Хорошо, — заметил Гладких, — жителям поселка не надо будет заботиться об этой сироте, ее берет себе в качестве приемной дочери Петр Иннокентьевич.

— Мы ранее думали, что это так случится, так как Петр Иннокентьевич был всегда добр к Арине и к Егору! Конечно, не бросит же он ребенка на горькое сиротство! Это, верно, пожелала барышня Марья Петровна, которая хотела быть у Арины крестной матерью! — затараторири бабы.

Иннокентий Антипович отправился разыскивать Феклу, жившую через несколько изб. Он знал ее, как и всех жителей поселка, и нашел ее с малюткой на руках.

Со слезами на глазах стал он рассматривать девочку.

— Уж такая она нежная да субтильная, — затараторила Фекла. — Ножки и ручки тоненькие-претоненькие! Хорошенькие, голубые глазки… Она будет белокурая — в мать… С какою жадностью она сосет грудь, видимо, норовит отъесться — войти в тельце… Что-то с ней будет, бедняжкой?

— Не хочешь ли ты оставить ее у себя? — спросил Гладких.

— В питомках?

— Да, но не навсегда, только на год, много на два…

— Я готова оставить ребенка у себя, — степенно отвечала Фекла. — Мы с мужем хотя и не богаты, и у нас у самих трое ребят, но бросить и чужого ребенка несогласны. Отказываться принять малютку — грех, я же так любила Арину, и в память о покойной готова поставить ее дочь на ноги.

— Что касается вознаграждения, то Петр Иннокентьевич не допустит, чтобы ты воспитывала малютку даром. Ты будешь ее кормилицей — это решено; но она не должна быть тебе и мужу в тягость. Ты будешь получать за нее ежемесячно по десять рублей.

— Десять рублей в месяц! — воскликнула, растерявшись от радости, Фекла. — Да ведь это в год целый капитал!

— Петр Иннокентьевич так решил.

— Значит, этот ребенок принес к нам в дом довольство…

— И слава Богу, — сказал Гладких, и вынув из кармана десятирублевку, подал ее Фекле.

— Вот за первый месяц.

В это время вошел муж Феклы, Антон Акимов. Жена передала ему в коротких словах о случившемся.

— Мы и даром взяли бы бедную сиротку, — сказал он просто. — А коли Бог фарт посылает — надо благодарить Его.

Антон перекрестился.

— Но девочку надо будет окрестить, Иннокентий Антипович, — обратилась к Гладких Фекла.

— Да, это мы сделаем завтра, после похорон ее матери.

— А как вы ее назовете?

— Не знаю… Об этом я еще подумаю.

На другой день похоронили Арину, а затем окрестили и ее дочь. Крестным отцом был Гладких, а крестною матерью — Фекла.

Девочку назвали Татьяной. Это имя дал ей Иннокентий Антипович, в честь своей покойной матери.