Дереник Демирчян - Вардананк

– А что будет делать с вами парь царей? – с улыбкой переспросил Деншапух.

– Пустит на топливо для атрушанов! – с горькой усмешкой отозвался старик.

– Нет, идите к себе домой и заплатите оставшиеся налоги, – мягко и убедительно проговорил Деншапух, очевидно желавший показать всем, каким отеческим долготерпением государственного деятеля он наделен. – Закон справедлив и милосерден…

Как бы сговорившись, монахи, колотя себя в грудь, выступили вперед:

– Как же нам заплатить, государь? Откуда, где взять? Ведь мы с трудом вносили налоги, когда еще цел был монастырь. Но где взять средства, чтоб выплатить вам налог на развалины?

– Ничего, богата страна Армянская!.. – отшутился Деншапух, со скрытой злобой оглядывая людей, похожих на обтянутые кожей скелеты; истлевшие лохмотья не могли прикрыть их истерзанные тела, высохшие ноги и висевшие плетьми руки. Некоторые колодники были и вовсе наги, едва опоясанные ветхим лоскутом вокруг бедер. Их запавшие, горевшие лихорадочным огнем глаза свидетельствовали о бессоннице, голоде и перенесенных мучениях.

Деншапух перевел взгляд на собравшуюся во дворе толпу и пробормотал:

– Мятежный народ!..

Заключенные смотрели на него с ненавистью.

– Пока вы у себя в стране – вы останетесь армянами! А пока вы останетесь армянами, вы будете держать сторону византийцев… Переселяйтесь в Персию! Там вы станете персами и будете далеко от византийцев… Даю вам три дня сроку. Приготовьтесь!

Толпа замерла, онемела, не зная, как понять это распоряжение и что делать… Было ли действительно решено угнать их всех в Персию или это только злая шутка?

Из толпы вышел невысокого роста крестьянин с привлекательным лицом и, тряхнув гюлуседой копной волос, спросил:

– Мы же с землей нашей составляем одно, как можем мы сдвинуться с места?

Говоря с заключенными, Деншапух время от времени поглядывал на Саака, который не сводил с него настороженного взора. Вначале Дечшапух не обращал на него внимания, но постепенно какое-то смутное воспоминание начало просыпаться. Где он видел этого человека?.. И вдруг Деншапух вспомнил селение Дзмероц и крестьянина, который именно так смотрел тогда на него – со злобой и ненавистью. Деншапух взглянул еще раз, отвел глаза и вдруг снова в упор уставился на Саака.

– Второй раз вижу, как злобно ты смотришь на меня… Что у тебя на душе?..

– На душе? – вопросом на вопрос ответил Саак. – На душе у меня то, что ты из нас все выжал, кожу с нас содрал и кости обнажил! Осталась у нас лишь душа нетленная. Теперь хочешь и душу убить? Но в душе у нас – истина бессмертная, и душу тебе не убить!..

Деншапух мягко улыбнулся и, откинувшись на подушки, зевнул. Затем он повернулся к могпэту Ормизду:

– Какой здесь воздух, государь могпэт!

– Весьма мне по душе, государь! – ответил могпэт и, потягиваясь, протяжно зевнул в свою очередь, заразившись от Деншапуха.

Деншапух многозначительно взглянул на сборщика податей, который немедленно удалился. Деншапух продолжал вполголоса беседовать с Вехмихром.

Сборщик податей вернулся в сопровождении палача – человека могучего телосложения. Медленно подойдя к Сааку, палач ударил его кулаком прямо в лицо.

Среди заключенных кто-то тихо и протяжно простонал. Деншапух безмятежно продолжал беседовать с Вехмичром. Саак не отводил бестрепетного взора от палача. Страшное безмолвие царило во дворе. Заключенные с мрачным отчаянием смотрели на Саака. Палач продолжал наносить ему удары кулаком. Что-то невыразимо омерзительное было в неторопливом этом, бесстрастном избиении, выдававшем привычное бездушие. Палач ухал при каждом ударе, нанося их деловито, с серьезной простотой, как если бы имел дело с бездушной вещью.

Саак морщился, напрягая мускулы лица, по-видимому, он хотел защитить глаза. Но удары сыпались все быстрее и сильнее. Выскочил выбитый глаз; окровавленное, изуродованное лицо казалось бесформенным куском теста, замешенного на крови. Саак, до этой минуты вздрагивавший и дергавшийся, внезапно, как бы приняв какое-то решение, окаменел и перестал защищаться. Выпятив грудь, он с какой-то непонятной, безумной решимостью приподнял лицо и шагнул к палачу. Как только тот поднимал руку для удара, Саак придвигался к нему ближе. Схватив избиваемого левой рукой за плечо, палач старался правой удержать его, заставить отступить, но с необоримой душевной силой подвижника Саак наступал на палача, для которого самое ужасное было в том, что эта сила была не телесной…

Палач смутился и перестал бить. Его охватило странное оцепенение, какое-то смятение. Саак повернул свое залитое кровью лицо в сторону Депшапуха и медленно зашагал к нему, не отводя от него своего единственного глаза. Это было уже не человеческое лицо, а застывшая уродливая маска, которая как бы плыла в воздухе. Палач пятился, а Саак шел, направляясь к лестнице; дойдя до нее, он стал медленно подниматься по ступенькам. Он точно искал кого-то, вытянув руки, спотыкаясь. Чего он хотел? Убить, уничтожить кого-то, схватить окровавленными руками? Никто не мог сдвинуться с места, все были точно прикованы. Особенно пугало, что он двигался в полном безмолвии.

Могпэт, который смотрел на него, раскрыв рот, как на видение из потустороннего мира, внезапно вскочил, крича:

– Держите его! Это Ариман…

Ужас охватил всех. Деншапух, который раньше склонен был рассматривать это необычное происшествие как нечто забавное, вздрогнул. Злорадная усмешка застыла на его тонких губах, сердце у него сжалось. С безграничным страхом глядя на ищущие его окровавленные пальцы, он привстал. Простой крестьянин, ничем не выделявшийся в толпе, теперь казался ему грозным призраком из загробного мира…

Нужно было его остановить, а воины мялись, не осмеливаясь подойти к этой истерзанной жертве.

– Держите его! – вопил могпэт. – Проклятие Ариману!

Воины встрепенулись и накинулись на подвижника. Но Саак отбрасывал их, – невиданная сила проснулась в нем, и он упорно сопротивлялся воинам.

Палач, кривя рот и кусая губы, бросился на помощь воинам. Общими силами они пытались оттеснить Саака. Но тот, подняв вверх свое залитое кровью лицо, не давал сдвинуть себя с места. Чем-то грозным веяло от него. Казалось, этот человек будет являться в ночных кошмарах и наводить ужас. Необходимо было уничтожить его, стереть с лица земли. Вот он глядит на всех, не останавливая взора ни на ком, и каждому чудится, что именно его ищет этот ужасный взгляд.

Он отходит, но не потому, что поддается чужой силе, а по собственной воле, преисполненный еще большей ненависти, еще большей жажды мести.

– Скорей уберите его!.. – с тревогой простонал могпэт. Подвижника оттеснили назад в толпу.