Дереник Демирчян - Вардананк

«Что подумают там?» – мелькало у Васака в мыслях каждый раз, когда он вспоминал о недавних событиях.

Взятие под стражу Деншапуха, Дареха и могпэтов; то, что они видели его, марзпана, в обществе Спарапета и во время военного смотра, – все это сильно отягчало положекне Васака. Мысль об этом, точно раскаленным железом, жгла ему мозг.

Лампадка в виде юлубя тускло освещала покои. Лишь трепетание светильника, иногда резко вспыхивавшего, придавало видимость оживления застывшему суровому лицу Васака, сидевшего с неподвижностью статуи.

Вошедший вместе с Дворецким служитель принес более яркий светильник. Васак даже «не заметил этого. Его мысли летели через пустыни Персии к далекой стране Апар, где находились его сыновья, азарапет Персии, царь царей Азкерт. О том, что происходило там сейчас, можно было лишь со страхом догадываться…

В одном из уголков души Васака притаился, казалось, некий скорбный лик, глядевший или, вернее, не глядевший на него: это сам Васак с болью всматривался в него. Этот лик был неподвижен, как Васак, задумчив и сосредоточен, как Васак. Но самым тревожным в этом лице была его гордая печаль – печаль возвышенной души, которая, поборов материнское горе, обрекла вместе с ним на подвижничество и себя. Ее не сломишь ни яростью, ни приказаниями, ни даже угрозой смерти! Так же, как и сегодняшнего крестьянина!.. Васак мысленным взором всматривался в этот женский лик, со страхом ожидая, что вот пиесрнется к нему и скорбно взглянет застывшими от горя глазами она, Парандзем.

Вновь вошел дворецкий. Васак вздрогнул.

– Что такое, в чем дело? – резко спросил он.

– Нахарар Хорхоруни… – замялся дворецкий. Васак встрепенулся:

– Проси!

У занавеса хмуро остановился Гадишо. Васак медленным жестом пригласил его сесть. Гадишо понял состояние Васака. Усевшись, он внимательно посмотрел ему в лице и со своей обычной безжалостной прямотой заявил:

– Эти мятежники когда-нибудь погубят тебя!

– Растопчу я этот мятеж! Имени, следа его не оставлю! – вспылив, громко ответил Васак – Этот мятеж попирает законы, топчет князей ногами, приведет к гибели нахарарства! Защиту родины простонародье использует как предлог для того, чтоб безнаказанно заводить смуту, нарушать порядок и законность! Стереть с лица земли нужно это подвижничество!.. И я сотру!

Гадишо бесстрастно выслушал его и перешел к другой занимавшей его мысли:

– Михрнерсэ, наверно, взбесился там у себя…

Васак промолчал.

– Казнит он теперь несчастных заложников… Не пощадит! – не считаясь с чувствами Васака, безжалостно продолжал Гадишо, занятый своими мыслями.

У Васака перехватило дыхание. Гадишо не сказал ничего нового, Васак и сам часто с ужасом думал об этом. Но в чужих устах эта мысль потрясла Васака, как нечто неожиданное. Из-под густых бровей он бросил полный ненависти взгляд на Гадишо. – Казнит!.. Непременно казнит!.. – повторил Гадишо, продолжая высказывать вслух свои мысли об участи, ожидающей Бабика и Нерсика.

Гадишо не имел ни малейшего желания причинить боль Васаку. Мысленным взором он окидывал события, обдумывал их, а затем точно и добросовестно сообщал собеседнику свои заключения. Гадишо стремился определить реально существующие отношения, ему важны были действительные события, факты: имел ли место данный факт, произошло ли в действительности такое-то событие. Если да, то нужно заявить об этом, обсудить это. А что тогда почувствуют другие и как поступят, к какому результату приведут его высказывания и как развернутся события в дальнейшем – это совершенно не занимало Гадишо.

Он даже и не взглянул на Васака, чтоб увидеть, как тот изменился в лице, слыша подобные слова об участи, ожидающей его сыновей.

– Теперь вести уже дошли, конечно, до Азкерта, – продолжал Гадишо. – Чего только не раззвонили, наверно.. Вот когда он, вероятно, встал на дыбы, этот бешеный бык!.. Тебя-то он будет обвинять больше всех и обвинять во всем. О том же, что могпэт Михр допустил необдуманный шаг и стал причиной всех событий в Ангхе, что Дарех жаждал кровопролития, что этот наш полоумный разжег огонь мятежа, – об этом никто и говорить не будет! За все чужие грехи спросят только с тебя. Попробуй объяснять, указать на истинных виновников, – кто тебя станет слушать? Сейчас разгорается война, разворачиваются события: у кого найдете! время и желание выслушать тебя?.. Таковы государственные дела, Такова и сама жизнь!..

Васак молча пил из этой горькой чаши и, вздыхая про себя, все глубже прятал свою боль и ярость в глубине души. Он знал о грубом безразличии Гадишо к чужим переживаниям и не делал никаких попыток остановить его.

– Но жаль Бабика и Нерсика, – с невеселой улыбкой, покачивая головой, сказал Гадишо. – Славные были юноши!.. Я говорил с ними в день отъезда, да и в дороге мы часто беседовали. Чудесные юноши!.. Этот зверь предаст их ужасным пыткам. Да, жаль…

Было очевидно, что Гадишо еще не утолил своей страсти делать выводы и заключения и оповещать о них собеседника. Наоборот, он все больше и больше распространялся. Новые основания, новые факты, подтверждающие его мысль, не давали ему покоя. Он неотступно следовал за нитью своих мыслей, перейдя на этот раз к схваченным в Ангхе Деншапуху, Дареху и могпэтам Михру и Ормизду.

– Ну, конечно, растерзают их, бросят в пасть народу, на клочки разорвут. И чтоб Азкерт это проглотил? Да ты понимаешь, какое это бесчестие для него? После этого какие уж там Бабик и Нерсик! Ты и сам находишься под угрозой в эту минуту! Если даже Азкерт захватит Вардана, он не так будет требовать ответа с него, как с тебя. И ответа самого сурового, так и знай! Он скажет тебе: «Вардан – Спарапет своего народа, он мог бы изменить мне. Но ты – ты же марзпан, мой сановник!..»

Васак чувствовал, что скажи он хоть слово – и они рассорятся. Но и терпеть далее было выше его сил. Он заставлял себя молчать, тем более что Гадишо и не ждал ответов: он довольствовался тем, что последовательно развивал свою мысль.

– Тебя уже считают изменником. Изменником народа!.. – уточнил он. – Но где же этот народ? Народу пришел конец. Нет у нас силы, нет власти, да после этого и не будет! Какие же тут разговоры об изменниках или не изменниках?.. Но если ты хочешь стать персом, отказаться от народа, обреченного на смерть, – тебе грозят смертью!.. И больнее всего то, что те ничего не понимают и начинают враждовать с тобой; а с другой стороны – тебя не понимают и арийские сановники!.. Обе стороны считают тебя изменником… Да, тяжко твое положение!..

Гнев туманил голову Васаку, ему хотелось броситься па Гадишо, кричать, выбранить его. Но разум переборол чувства, Васак стойко вынес мучительную пытку, которой подвергал его Гадишо своим непониманием его жизненной цели, положения его дел и его душевного состояния. Чаша горечи, которую заставлял его испить Гадишо, вначале вызвала в нем гнев и возмущение, но, пригубив, он этой горечью залил свое внутреннее смятение.