Райдо Витич - Противостояние

— Ничего Леночка, — скрыл Николай. Хватит ей бед, и так по ночам по убитым плачет. — Ты куда?

— В отделение, — куда еще?

Николай странно посмотрел на нее и вдруг рванул, обнял так, будто прощается.

— Коленька? Что случилось? — в глаза мужчины заглянула, испугавшись за него.

— Ничего, — пошептал, жадно глядя на нее. И подумалось: сколько бы им судьба не отмерила — на всю катушку проживут, и каждый день, час — памятно, счастливо, открыто. И чтобы смеялась Леночка, только смеялась. — Люблю я тебя, — губы накрыл. Еще раз их вкус почувствовать, запомнить.

Только проводил, к Федору Михаила приставил, чтобы присмотрел, как приказ из штаба — провести глубокую разведку, а самому срочно явится пред светлые очи Дягилева.

И перевернуло всего, кулаками в стол грохнул, уперся и застонал. Как он Леночку отправит? Как жить будет, пока она там? И осел без сил.

Семеновский докурил и бросил:

— Езжай в штаб. Я сам здесь как- нибудь.

— Шутишь? — просипел.

— Езжай!

Поднялся, фуражку нахлобучил и пошел на выход

У Николая даже губы побелели, ворот рванул — душно.

— Без меня не отправляй!

— Не отправлю. Поворачивайся быстрее.

Санин рванул во двор, гаркнул водителя. Тот, охломон, семечки грыз, девушка сказки рассказывал. Как услышал комбата, мигом лихачество свое растерял:

— Здесь я!

— Заводи!

Семеновский взглядом проводил машину с комбатом и прямиком к Саниной пошагал. Часа не прошло — разведка вышла на задание.

Николай как вернулся, узнал — позеленел весь. Убил бы Семеновского, но сил не было. Осел на крыльцо и голову руками накрыл: вернись Леночка, только вернись!

Задание, как задание, Лене привычно. По тылам шастать не в новинку. Другое что днем и все ползком. Это да, к вечеру локти отваливались и шрамы тянуло, словно заново их вырезали. Но это ерунда — переживет.

В бинокль гаубицы внимательно рассмотрела — прав Николай — бутафория, доски видно слева как крепили. Дальше поползла, Васнецов за ногу схватил:

— Про нас не забыла? — одними губами спросил.

— Нет. За лес надо, вправо, потом влево. Круг дадим — сюда вернемся, — тоже одними губами ответила.

Немцев много слишком было, сновали по роще, как заведенные. То и дело пережидать приходилось, уткнувшись носом в траву, замирать. Ночью легче стало, уже перебежками двинулись.

За лесом тишина — поле и деревушка, но словно вымершая. Двинулись к ней. У первого дома замерли, прислушиваясь — нет, тихо, даже собака не лает. Ветер только слышно, как по чердакам гуляет. Лена Чарова и Васнецова жестом по одной улице послала, сама с Красносельцевым и Хворостининым по другой пошла. Встретиться решили у последнего дома у рощи за деревней.

— Тихо как, аж-но мороз по коже, — прошептал Павел Павлович. Лене самой не по себе было, встречала она уже такую тишину в некогда жилых местах, и точно знала, что прячется за ней горе, да такое, что лучше б и не знать никому.

В один дом заглянули — никого. Миска на столе с недоеденной корочкой хлеба плесенью покрытой. На полу табурет валяется, кочерга.

— Угнали, — поняла девушка.

— Всех? Это куда?

Лейтенант только вздохнула: хорошо бы не до ближайшего оврага под очереди и пулеметы.

— Приграничные районы зачищают суки, — прошипел Роман.

— Чтоб в тыл им не ударили, — кивнула. Только кто бы ударял? Старики и дети малые? А больше некому, все кто оружие держать может кто на одну сторону баррикад, кто на другую.

— Двинулись, — кивком приказывая выйти.

Следующий дом, еще один. Никого.

У последнего в кустах засели остальных ждать.

— Закурить бы, — прошептал Хворостин, злой как черт.

— Потерпишь.

— Эка ты!… - и смолк, майора вспомнив.

Минут пять молчали, вслушиваясь, всматриваясь — силуэты, наконец, показались — ребята вернулись, но не одни. Малец с ними, лет восемь.

— Митрий, — прошептал, деловито руку грязную протягивая отчего-то Роману.

— Один во всей деревне, — зашептал Чаров. — В сундуке сидел. Говорит всех еще две недели тому, как угнали. Мамка его сховала, вот и промышляет как может. Днем отсиживается, ночью днюет и по хавке охотится.

— Ну, — кивнул малыш.

— На станции был. Чего молчишь, Митрий? Говори.

— А чего? — зашептал. — Немцев тьма и все танки гонят. Их на станции не пересчесть. А дале вона за рощей, пушки стоят.

— Ну, это мы уже и видели и слышали. Что еще скажешь, — выгребла из карманов все сухари Лена, мальчику в ладони ссыпала. Тот жадно захрустел и давай набитым ртом бухтеть. — Тудыть вона, — влево показал. — Никого почитай. Поле стоит, уж второй годок насеянное.

— И никого?

— Не-а.

— Чудеса, — фыркнула. — В общем, ясно. До станции далеко?

— Наискосок — ну, не так чтобы. Только туда сейчас немчуры нагнали, копошатся чего-то с утра до вечера, копаются.

— Обойти можно?

— Ну, — помялся. — Меня берите — обойдем.

— Эка ты, шустрый! — восхитился Хворостин.

— Берем, — отрезала Лена. Все равно здесь мальчика оставлять нельзя, погибнет. И с проводником они быстрее и лучше задание выполнят. — До утра успеем, чтобы на станцию сгонять и к тому полю?

— Нуу, — покривился, соображая. — Ежели не передыхивать.

— Тогда держи темп, Дмитрий, и тихо, понял?

— Понял, — закивал мальчуган и скользнул в ночь бесшумно. Разведчики за ним.

Если б не малыш, напоролись бы они и легли — без вариантов — кишело немцами. Но странное дело, в пролеске за полем и дальше — никого. Преодолели полосу бегом и часа не прошло — у станции залегли. Лена проводника с Хворостининым оставила, с остальными к составам, через рельсы, перекатом. Мазута везде накапано столько, что вскоре все по уши в нем были. Но к лучшему — патрули бродили с собаками, а тем нюх мазут отбивал.

Пять составов стояло. Два явно с бронетехникой — брезентом накрыта была. Чаров проверил — настоящие танки. Что в остальных вагонах узнать не удалось — опечатаны, замками обвешаны. Сбивать — внимание привлекать. И все же, все же…

На Васнецова глянула:

— Надо бы понять, что там.

— Понял.

Двинулись тенями вдоль, в поисках открытого вагона. В конце состава одного в тупике оказался. Слазили. Вернулись, Гриша лейтенанту гранату сунул в руку — в смазке, новенькая.

"Прелесть! Навести на эту станцию авиацию, и жахнуть — все к чертям взлетит!" Теперь бы донести сведения до штаба.

— Уходим.

Со станции как пришли так и ушли, незамеченные, тихо, а на поле вляпались по самое не хочу. И кто бы думал, что не в дислокации фашистов попадут, а на открытом безлюдном поле.

Взвод в рощице, максимум, заграждение плевое, а дальше поле травой колосится, ровное как полотно в бесконечность.

Мальчик впереди бежал — некого сторожиться, да и маленький — трава ему по плечи — кто разглядит в темноте. И вдруг грохнуло. Подкинуло ребенка и, нет его. Бойцы на землю упасть успели — осыпало, влажным обдало их и тихо — никто ничего не понял. Минута пока соображали — за спинами немцы лупить начали, только трассирующие линии в темноте побежали и ракеты в небе повисли.