Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

Вот так — мгновенно шаталось матросское настроение.

Чтоб это заглушить — ещё более торжественные похороны приходилось готовить для священного праха лейтенанта Шмидта и троих с ним, расстрелянных на Березани. На крейсере повезут гробы сперва в Одессу, там с оркестрами будут носить по всему городу, снова на крейсер, и в Севастополь. Тут будет выстроен весь гарнизон, пушечные салюты с крепостных батарей (в прошлом году приезжал в Севастополь царь — салютов не было). От Графской пристани на Нахимовскую площадь офицеры и матросы понесут гробы на руках, тут их поставят в катафалки, запряжённые четвериками. И Колчак пойдёт за гробом Шмидта рядом с его сыном, и ещё потом сотня депутаций будет нести посеребренные, и фарфоровые, и живые венки. Революция любит спектакли. И поднимать идолов.

А по сведениям Колчака: когда бунт „Очакова” не удался — Шмидт покинул матросов и пытался бежать в наёмном ялике. (А начальник севастопольской крепости Рерберг знал Шмидта по Либаве в 1904: был старшим офицером на транспорте „Иртыш”, служил нехотя, спал в дневное время, небрежен в одежде, землистое неумытое лицо, допустил такой беспорядок на погрузке угля, что любой грузчик мог утонуть или искалечиться. Он был уволен из флота как несоответствующий и числился в запасе. При сборе эскадры Рожественского — Шмидта снова призвали, но, рассказывал Рерберг, с другим таким же офицером Муравьёвым с угольщика „Анадырь” они устроили публичную драку на танцевальном вечере, и за то не были взяты в боевой поход, чего, очевидно, и добивались. И теперь за его гробом пойдут герои Порт-Артура...)

А тем временем отряд Верховского торжествовал победу над великими князьями: были застигнуты врасплох, спящими! К Марии Фёдоровне вошли в спальню, обыскивали саму императрицу и её постель. Александр Михайлович протестовал, матрос наставлял на него револьвер. Николай Николаевич заявил, что беспрекословно подчиняется правительству. Нашли несколько ружей и коллекцию кавказского оружия, забрали. Реквизированы у Романовых все автомобили, изъяты пуды личной переписки, Евангелия с какими-то пометками. Контрреволюционная организация не найдена, слухи о тайных ночных собраниях не подтвердились. Не оказалось и радиотелеграфа, но в указанном месте обнаружен кинематографический аппарат, работающий электричеством. (Потом открылось, что во время обысков было воровство — и ещё произвели обыск обыскивающих.) Прекращён к Романовым всякий доступ, и стоит вопрос о сосредоточении их в одном месте.

Вот такие гримасы приносила революция. А от известного Бурцева пришёл такой материал: покончил самоубийством анархист — двойной агент Б. Долин, ещё в 1914 он приехал в Россию от немецкой разведки с заданием взорвать дредноут „Марию” и поджечь архангельский порт — но выдал замысел Департаменту полиции.

Так вот ещё когда!.. Но Колчака никто не предупредил.

Из его просторной каюты на „Георгии” через большие иллюминаторы — видны были корабли в бухте, как будто боеспособные.

А между тем — послезавтра уже май, десант не готовим, и значит — упущен.

А вот надо ставить новые заграждения у Босфора, налетать на турецкое побережье, — а пойдут ли матросы? А нет — так в отставку, в любой момент.

Но — и сейчас не мог он перестать верить, что ему — всё удастся.

На заседании Четырёх Дум просидел Павел Николаевич на своём обычном думском месте, в первом нижнем ряду, плотно замкнув рот, с бесстрастным лицом, и ни разу никому не аплодировал, какой шум ни вспыхивал в зале.

Любители могли видеть в этом спектакле подобие демократического торжества. Но понимающему взгляду — это была траурная церемония по тому лучшему и высшему общественному движению, какое процвело в России между двумя революциями, впервые со времён декабристов и Герцена. И — всё падало в небытие. Идеалы были растоптаны за два безжалостных месяца. И безвозвратно.

Есть особенно неблагодарные страны. Такова Россия.

Но член партии и член правительства не принадлежит сам себе. И хотя в тот траурный день более всего хотелось молчать — Милюков обязан был, по расписанию кадетского ЦК, через силу толкать себя в тот вечер и до поздней ночи по торжественным митингам партии народной свободы — сперва в Калашниковскую биржу (трудно описать овацию), потом в Фондовую биржу, и плести что-то такое оптимистическое — и о 1-й Думе, и о том, что Временное правительство — вожатый страны в неизведанное будущее, страна поверила этим людям, а нельзя доверять только наполовину. А силы врага иссякают, а союзники сильны как никогда. И тут скислялся, что отношения с Советом — не вполне нормальные, но нельзя допустить конфронтации, ибо таковая перельётся в гражданскую войну. А если не доверяют, пусть лучше у руля станут другие люди, пусть...

А потом узнал, что в эти же самые вечерние часы на митинге в Михайловском театре Некрасов, уже нагло сбрасывающий свою личину и увёртки, публично возглашал: для достижения единства с социалистами нужны жертвы во внешней политике, надо бросить двусмысленные определения и отказаться от недомолвок.

Открыто бил в лицо.

Что осталось в нём от кадета? Хищный дезертир.

А достойно смолкнуть, а достойно сосредоточиться на своей работе — нельзя ни на день. Вчера — с отвращением пришлось ехать на это так называемое „совещание фронтовых делегатов”. Поехал заранее раздражённый и оскорблённый. Офицеров там было не много, всё больше нижние чины и унтеры, они же в президиуме, — дремучие непросвещённые лица, пробуждённые лишь нынешней распущенностью и политическим развратом. И тут же — глупый суетливый Скобелев, как же — тоже министр иностранных дел, Совета, — для контроля? для дублирования? Ещё стало гаже.

Разумеется, никакой речи, никакого вступительного слова Милюков не стал говорить. Демос желает задавать вопросы министру? Хорошо, я вот он, задавайте. Да вопросы их легко предвидеть, и потому нетрудно найтись в ответ.

Существуют ли тайные договора с союзниками и будут ли опубликованы? Да, существуют, но не могут быть опубликованы, пока не изменятся традиционные приёмы дипломатии. (Наверно, и слов этих не знают.)

— Я сам — не сторонник секретного ведения дел. — (Почему-то обстановка вынуждает несколько ретушировать.) — Но опубликование привело бы нас к разрыву с союзниками. И такой акт был бы нечестен по отношению к ним.

Какая цель войны? Самоопределение и объединение народностей — Бельгии, Сербии, Румынии, Италии. (Сразу срезал. Качество несшибаемости Милюков за собой знал хорошо. Только не льстить им и не гнуться.)

Аннексии и контрибуции? (Попугаи.) Прежде надо условиться, как эти выражения понимать. По международному праву, разорённым странам должен заплатить тот, кто их разорил. Германия много местностей превратила в пустыню.