Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 1. Я, Клавдий

Калигула обожал свою маленькую Друзиллу, которая так же, как и он в свое время, была развита не по летам. Ему нравилось учить ее собственной «непреклонной твердости», причем начал он эти уроки, когда она только-только стала ходить и говорить. Калигула хвалил девочку, когда она мучила котят и щенят и пыталась выцарапать ноготками глаза своим маленьким товарищам по играм.

— Да, в том, кто твой отец, моя куколка, сомнений быть не может, — посмеиваясь, повторял он, когда это многообещающее дитя особенно отличалось. А однажды он наклонился к ней при мне и лукаво сказал: — А за первое настоящее убийство, которое ты совершишь, моя драгоценная, даже если ты убьешь всего-навсего твоего бедного старого дедушку Клавдия, я сделаю тебя богиней.

— А ты сделаешь меня богиней, если я убью маму? — пролепетал бесенок. — Я не люблю маму.

Деньги требовались Калигуле и для его золотой статуи. Он раздобыл их, издав эдикт, где говорилось, что он будет принимать подарки к Новому году у главных ворот дворца. Когда настал назначенный день, Калигула послал в город отряды гвардейцев, и те, угрожая оружием, согнали толпы горожан на Палатинский холм и заставили их бросить все, что у них было при себе, в огромные, специально поставленные там бочки. Римлян предупредили, что если они попробуют скрыться от гвардейцев или утаить хоть одну медную монетку, их немедленно подвергнут смерти. К вечеру две тысячи огромных бочек были полны до краев.

Примерно в это время Калигула заявил Ганимеду и Агриппиниллс с Лесбией:

— Как вам не стыдно, вы, трутни! Что вы делаете, чтобы заработать себе на хлеб? Вы обыкновенные паразиты. Вы не знаете разве, что все мужчины и женщины в Риме трудятся в поте лица, чтобы меня поддержать? Последний носильщик, каждая разнесчастная проститутка с радостью отдают мне одну восьмую того, что они получают.

Агриппинилла сказала:

— Но, братец, ты же отобрал у нас под тем или иным предлогом все наши деньги. Разве этого не достаточно?

— Достаточно? Конечно, нет. Полученные в наследство деньги вовсе не то, что заработанные честным трудом. Вы, детки, приметесь у меня за работу.

И вот Калигула распространил в сенате листки, извещавшие, что в такой-то вечер во дворце откроется для избранной публики особый бордель на все вкусы, который будет обслуживаться особами самого знатного происхождения. Входной билет — всего одна тысяча золотых. Напитки бесплатно. С прискорбием должен сообщить, что Агриппинилла и Лесбия не очень протестовали против позорного предложения Калигулы, мало того, сочли, что их ждет неплохое развлечение. Однако они настаивали, чтобы он позволил им самим выбирать себе клиентов и не брал слишком больших комиссионных с того, что они заработают. К моему великому неудовольствию, меня тоже вовлекли в это дело, нарядив комическим привратником. Калигула в маске, изменив голос, играл роль содержателя публичного дома и пускал в ход их обычные мошеннические трюки, чтобы лишить гостей и удовольствия, и денег. А когда те протестовали, он звал меня в качестве вышибалы. У меня очень сильные руки, сильней, чем у большинства людей, а вот от ног мало проку, поэтому, когда я неуклюже ковылял к гостям, а затем неожиданно принимался колотить их палкой — если мне удавалось их схватить, — это вызывало бурное веселье. Вдруг Калигула напыщенно продекламировал строки Гомера:

Это был отрывок из первой песни «Илиады», там, где хромоногий бог ковыляет по Олимпу, а все другие боги смеются над ним. Я лежал в это время на полу, дубася мужа Лесбии, — не часто мне выпадал случай отплатить за старые обиды. Когда Калигула кончил, я поднялся на ноги и сказал:

и захромал к столу с угощением. Калигула был в восторге и процитировал еще две строки, которые идут раньше описания «несказанного смеха»:

Отсюда и пошло мое, данное им, прозвище Вулкан, которое я был рад получить, так как оно несколько защищало меня от его капризов. [132] Отсюда и пошло мое… прозвище Вулкан… — Вулкан (в греческой мифологии Гефест) — сын Юпитера (Зевса) и Юноны (Геры), бог огня, искусный мастер. По мифу, был рожден хромоногим. (Комментарий И. Левинской)

Затем Калигула потихоньку вышел, снял маскарадный костюм и вернулся в своем обличии через ту дверь, у которой он поставил меня. Он притворился, будто страшно удивлен и возмущен тем, что происходит, и снова принялся декламировать Гомера — исполненные стыда и гнева слова Улисса, возмущенного распущенностью женщин во дворце:

— Под «циклопом» понимайте «Тиберий», — сказал он. Потом хлопнул в ладоши, призывая гвардейцев, которые бегом прибежали на его зов. — Немедленно пришлите сюда Кассия Херею!

Послали за Кассием, и Калигула сказал ему:

— Кассий, славный герой, ты, кто служил мне боевым конем, когда я был ребенком, мой самый старый и самый верный друг, видел ли ты когда-нибудь такое печальное и унизительное зрелище? Мои сестры торгуют своим телом у меня во дворце, мой дядя Клавдий стоит у дверей и продает впускные билеты! О, что сказали бы бедные мать и отец, если бы они дожили до этого дня!

— Арестовать их всех, цезарь? — горячо спросил Кассий.

— Лучше «остаться, дав волю в последний им раз с женихами свидеться…», [134] Там же, 11–12. — ответил, словно отчаявшись, Калигула и зарычал, как «злобная сука».