Филипп Ванденберг - ЗЕРКАЛЬЩИК

Зеркальщик хватал ртом воздух. Он видел, что малейшее сопротивление только ухудшит его положение, но все же заметил:

— Все свое состояние и ящичек с буквами я спрятал под матрас!

— Не беспокойтесь, зеркальщик, все будет на месте. Здесь у вас будет все. Скажите, какие помощники нужны вам для работы, и вы их получите. Но… — да Мосто приложил указательный палец к губам, — молчание — первая ваша заповедь.

Предназначенный для зеркальщика дом был двухэтажным, кроме того, здесь был даже портик с колоннами. С тыльной стороны дома был сад с аллеей, выходящей к Каналу Онделло, откуда можно было любоваться лагуной. В распоряжении Менцеля был слуга и две служанки, и он мог быть вполне доволен своей судьбой. И все же он чувствовал, что попал в ловушку, и ощущал беспокойство. Зеркальщику было страшно, страшно из-за жуткого заказа, и он проклял книгопечатание, каждую буковку и день, когда впервые столкнулся с искусственным письмом.

Отец Эдиты совершенно не подозревал, что в это же время жизнь девушки приняла такой оборот, о котором никто и подумать не мог, а дочь зеркальщика и подавно. Самоубийство кармелита не вызвало в Венеции никакого волнения, ведь речь шла всего лишь об изгнанном из братства человеке. Эдита же, напротив, тяжело переживала свою вину. Дни и ночи напролет она, расстроенная, бродила по Сан-Паоло и Санта-Кроче, где ориентировалась лучше всего, мерзла, ночевала на заброшенном крыльце то одного, то другого дома, бормотала себе под нос что-то непонятное, только чтобы слышать свой голос. На пятый день голод привел ее к монашкам Сан Маргариты. Эдита согласна была скорее умереть от голода, чем еще раз пойти за едой к монастырю Санто Стефано.

У церкви Сан Маргарита толпились около сотни голодных нищих. В основном это были женщины с маленькими детьми, стоявшие в очереди, чтобы получить немного еды, и громко молившиеся — так, что слышно было по всей площади. Эдита смешалась с толпой нищих и стала пробиваться вперед, но тут кто-то дернул ее за платье:

— Эй ты!

Эдита вырвалась и хотела убежать, но тут узнала короля нищих Никколо, которого называли il capitano.

— Что ты тут делаешь? — поинтересовался Никколо. Девушка горько усмехнулась.

— Наверное, меня мучит тот же голод, что привел сюда и тебя. Никколо придирчиво оглядел Эдиту с головы до ног.

Девушка положила обе руки на живот.

— Я не ела четыре дня. Ты ведь знаешь, каково это.

— Не скажу, что мне незнакомо это чувство, — ответил Капитано. — Я только спрашиваю себя, почему ты здесь.

— Почему-почему! — сердито воскликнула Эдита.

Их разговор прервался, поскольку они оказались перед двумя старыми монашками, которые раздавали хлеб, воду и деревянные тарелки с желтой кашей из пшена и зерен, пахнущей холодным осенним воздухом.

Король нищих и Эдита опустились на ступеньки бокового портала Сан Маргариты. Девушка жадно ела, и Никколо притворился удивленным:

— Неужели же от тебя отвернулось счастье?

— Ты называешь это счастьем?! — расстроенно воскликнула Эдита, ставя пустую тарелку на ступеньки рядом с собой. — Мне доводилось питаться лучше и ночевать в более приятной обстановке.

Король нищих поднялся, схватил Эдиту за плечо и потряс, словно хотел разбудить.

— Эй! — воскликнул он вне себя. — Кажется, ты не заметила, что произошло за последнее время. Тебя это больше всего касается.

Эдита не поняла, к чему клонит старик, и оттолкнула его.

— Да ты пьян! Оставь меня в покое со своими дурацкими сказками. Я дошла до точки, и мне уже не до шуток.

Лицо Никколо омрачилось, и он серьезно сказал:

— Твоя госпожа Ингунда Доербек и ее слуга были приговорены Советом Десяти к смерти. Вчера их обоих казнили. Когда палач спросил донну Ингунду, каково ее последнее желание, она попросила позвать адвоката и распорядилась, чтобы все наследство семьи Доербек перешло к тебе.

Девушка непонимающе глядела на короля нищих. Потом вдруг стала бить его кулачками в грудь.

— Чертов лгун! Ты еще шутишь над моим несчастьем! — Слезы гнева текли по ее лицу. — Найди себе другой объект для шуточек!

Никколо схватил ее за запястья и попытался успокоить.

— Послушай, это правда, клянусь прахом святого Марка!

— К черту его прах! Такие шутки просто возмутительны! Эдита попыталась убежать, но нищий крепко держал ее.

— Это правда, ты должна мне поверить. Адвокат Педроччи записал последнюю волю Ингунды Доербек. Об этом говорит вся Венеция. Не каждый день бывает, чтобы молодая девушка стала единственной наследницей целого флота.

Эдита с безразличным выражением лица поинтересовалась:

— А зачем ей было это делать, Капитано?

— Зачем? — Никколо пожал плечами и закатил глаза. — Может быть, запоздалое раскаяние из-за того, что, обвинив тебя, она едва не отяготила себя еще одним убийством.

Когда девушка ничего не ответила, король нищих воскликнул:

— Да пойми же ты наконец! Ты — одна из самых богатых женщин Венеции.

— Я богата… — повторила Эдита с отсутствующим видом, глядя мимо Никколо на толпу нищих, которые шумели и выпрашивали у монашек еду. Конечно же, Эдите известно было различие между богатством и бедностью, но сама она никогда не была ни по-настоящему бедной, ни по-настоящему богатой и не могла поэтому представить себе, что значит для нее эта перемена.

Вообще-то дочь зеркальщика совсем не хотела быть богатой. Еще будучи ребенком, она усвоила, что богатство портит характер, а деньги — отрада для дьявола, и на примере судьбы Доербеков Эдита убедилась, что все это истинная правда. Эдита родилась в небогатой семье, привыкла жить скромно, а со времен неудавшегося брака с Мориенусом смирилась с мыслью, что придется жить в бедности. Ничего лишнего ей не требовалось. Разве не наделила ее судьба самым большим даром? (Как еще можно назвать то, что она снова обрела дар речи?) Девушка по-прежнему боялась немоты, особенно в такие моменты, как этот, когда судьба вспоминала о ней и начинала заниматься ею вплотную.

Король нищих понял, что Эдита взволнована и собирается отказаться от нежданно-негаданно свалившегося богатства. Такому человеку как Никколо, который не всегда занимался попрошайничеством и мелким мошенничеством и все надеялся внезапно разбогатеть, это казалось верхом глупости. Капитано сменил тон и заговорил проникновенно, словно проповедник:

— Послушай, бедность, конечно, не порок, но и почетного в ней ничегошеньки нет. Вопреки распространенному мнению, бедность не дает никакой надежды на вечную жизнь, потому что если бы это было так, то Папа, кардиналы, епископы и священники первыми отказались бы от своих состояний и ценностей. Но ведь они этого не делают, хотя с кафедры проповедуют бедность, — жить в богатстве приятнее, чем в нужде. Я, к примеру, предпочитаю спать в теплой постели, а не под продуваемым всеми ветрами порталом, и жареный поросенок мне кажется в сотню раз вкуснее, чем жиденький суп в Санто Стефано. Ты хочешь всю жизнь есть суп для бедных и ночевать на порогах домов?