Владимир Шигин - Чесменский бой

Вытащил один из турок саблю кривую и начал подступать к Лехе этаким вывертом. Остальные плевались и хохотали: – У» УРУС, шайтан! Секир башка твой будет!

И такая Леху злость взяла от немощи своей, что аж слезы на глаза навернулись.

Подбежали меж тем турки к канониру, повалили и к шее уже хорошенько примерились, как прибежал еще один турок и стал что-то кричать да руками размахивать. Засунул тогда палач главный саблю свою за пояс и в сторону отошел с сожалением. Понял Леха, что в смерти его пока передышка случилась, но радовался недолго. Турки тут же избили его ногами и потащили куда-то. Всю ночь просидел канонир в душном сарае, а наутро отвели его на галеру, у берега стоявшую. Там заковали в цепь и подле весла огромного посадили, определив в гребцы-филикаджи. Рядом с Лехой еще бедолага плечом к плечу сидел, лицом черный, как сатана. Протянул он Лехе сухарь, водою поделился да рану перевязать помог, сострадательный, видать, был.

– Благодарствуя тя, арап любезный, – говорил ему Леха признательно, – дай Бог тебе скорой воли и доброго здравия!

Улыбался в ответ арап непонятливый, зубы белые скаля. Огляделся Леха по сторонам. Народ у весел самый разный, все помалкивают, каждый сам по себе. Меж гребцами надсмотрщик-комит виду свирепого с бичом прохаживается,

Едва стемнело, жестокая пальба началась. Гребцов сразу сытно бобами разваренными кормить стали: видать, работа впереди предстояла.

А пальба разгоралась все сильнее. Радовался Леха – жмут наши, коль шум такой стоит! Затем и взрывы греметь начали, забегали турки как оглашенные.

– Ишь, не нравится гололобым на ярмарке, погодите, то ли еще будет! – хлопал довольный Леха соседа-арапа по плечу.

Посреди ночи вспыхнула галера пламенем жарким. Турки сразу как один в воду покидались. Много повидал российский матрос Ившин на своем веку, но такого видеть не доводилось. На глазах его сгорали свечками прикованные цепями люди. Жар огня, нечеловеческие крики, смрад паленого мяса – все смешалось. Понял Леха, что и его смертный час близок, закрыл глаза и принялся молитвы шептать истово…

Тут вдруг скользнул локоть его по борту и в оконце весельное просунулся. Раздумывать было некогда. Вытолкнул канонир в оконце весло и сам стал в него протискиваться. Метнул взгляд назад, а там уже вовсю горел черный знакомец. Белки глаз выпучены, объятые огнем волосы трещат, воет, извивается в муках предсмертных… Поднатужился Леха и кое-как протиснулся в оконце. Цепь, слава Богу, была длинная. Нырнул он, ухватился за борт галерный и замер в ожидании. Если бы не дышать, так и вовсе сидел бы канонир в царстве подводном безвылазно. Сколько времени прошло, кто знает! Только почувствовал Леха, что ослабла цепь – видать, банки перегорели.

«Ничего, – подумал канонир, подальше отплывая, – помирай, коли хочется, живи, коли можется. Есть еще душа у меня в теле доселе!»

Тяжеленная цепь тянула ко дну. Подплыл канонир к ближайшей фелюке и, силы последние напрягая, через борт ее перевалился – будь что будет! Но на фелюке было пусто, команда, видно, еще загодя поразбежалась, не испытывая судьбу. Отдышался Леха, подобрал цепь свою окаянную, затушил головешки горящие, парус поставил и на выход из бухты поплыл.

«Авось в неразберихе здешней и к своим проскочу», – думал, рулем во все стороны орудуя.

Пока по бухте плыл, в фелюку целая туча тонущих турок повзбиралась. Отходчив русский человек, глянул на них Леха, вздохнул: – Жалко вас, турков-то! И решил не трогать.

Таки к своим и выбрался. Причалил канонир к «Ростиславу», а сил стоять на ногах и нет более, до самого донышка выложился, так у руля и свалился…

А на фелюку уже прыгали матросы. Прибежал корабельный кузнец и в два удара расклепал цепь проклятую. Перенесли Ившина на корабль, а тут и сам адмирал подошел. Приподнялся Леха, как смог, доложился по всей форме:

– Первой статьи матрос Ившин Алексей сын Иванов, корабля «Святого Евстафия» канонир, из басурманского полона возвернулся. При мне фелюка ихняя в полной справности и турков куча немалая!

– Спасибо, герой! – молвил Спиридов голосом проникновенным, – несите его к лекарю, он свое сделал! – И, уже обратясь к собравшимся вокруг, прибавил: – Счастливо Отечество наше, имея сынов таких!

Потери в ночной баталии с нашей стороны были… одиннадцать человек. Сказочно! Неправдоподобно! Но так было!

Под утро Алексей Орлов выслал на помощь «Ростиславу» все гребные суда. Во главе их лейтенант Яков Карташев.

Турецкий флот догорал… Пристально вглядываясь в зарево пожара, Спиридов приметил пару уцелевших турецких кораблей, находившихся под ветром.

– Вызовите ко мне Карташева! – велел он Лупан-дину.

– Вот что, лейтенант, – похлопал по плечу прибывшего офицера, – бери катера да буксируй на выход вот те корабли, за мысом спрятанные.

– Будет исполнено! – коротко ответил Карташев. Рассвет еще только начинал брезжить, когда русские моряки взошли на палубу первого неприятельского линейного корабля. Среди охотников была в полном составе команда геройского третьего брандера…

Матросы быстро затушили небольшие пожары, завели на шлюпки буксирные концы и потащили трофей к эскадре. А навстречу уже спешили гребные суда капитан-лейтенанта Булгакова*. Общими усилиями они вывели линейный корабль из бухты. На его зеленом облупившемся борту арабской вязью было выведено «Родос». Карташев подозвал к себе оказавшегося рядом Ваську Никонова.

– Ну-ка, молодец, давай флаг Андреевский над басурманским подымай. Негоже нам под султанским стягом плыть. – Я враз! – обрадовался Васька.

Спустя считанные минуты над плененным «Родосом» уже полоскалось огромное полотнище, наискось перечеркнутое размашистым синим крестом. Под ним, перевернутый вверх тормашками, болтался турецкий флаг, со звездой и полумесяцем. Не сдержался Васька, созоровал!

Второй корабль, к сожалению, вывести не удалось. Посланный туда лейтенант Макензи сделал все возможное, но на выходе линейный корабль засыпало горящими обломками…

Одновременно спасли от огня и несколько больших галер*. Все остальное было уже испепелено всепожирающим огнем…

С восходом солнца взору российских моряков предстала вся грандиозная картина ночного пожара. Чесменская бухта была сплошь усеяна обуглившимися корабельными днищами, обломками такелажа, тысячами обгоревших трупов, воды как таковой не существовало, настолько она была перемешана с пеплом и кровью.