Александр Бражнев - Школа опричников

Мы дали ей денег на два литра.

Вернувшись в общежитие, мы увидели своих сожителей в веселом настроении. Оказалось, во время нашего отсутствия было объявлено по комнатам, что желающие могут провести сегодняшнюю ночь с монахинями. В нашей комнате оставалось человек 5–6, которые не воспользовались этим разрешением; остальные же часов в 10 вечера ушли на верхние этажи.

Мы уселись на кровать, валенки поставили около кровати. Спать, конечно, не собирались, зная, что через некоторое время начнут таскать бедные жертвы в подвал. Эта орава сегодняшней ночью что-то натворит…

Приблизительно часов в одиннадцать ночи до нас донеслись душераздирающие крики…

Мы поднялись на верхние этажи и зашли в одну из комнат. Зрелище было ужасное: две монахини были разложены на кровати совершенно нагие и насиловались тремя-четырьмя по очереди. Одна красивая монахиня оказала сопротивление — ее выбросили в окно… Убийца был не наказан, а поощрен. По коридору и лестницам таскали полуживых монахинь — за неподчинение в подвал. Только часам к пяти утра закончилась эта вакханалия…

Девятого февраля нас, как и в предыдущие дни, повели строем на завтрак, и после завтрака мы получили от нашей знакомой буфетчицы, по большому секрету, два литра «белой головки» (в 50 градусов).

Вернувшись в комнату, мы начали обдумывать план проникновения в подвал. Перед ужином мы спустились в подвальное помещение. Заговорили с часовым. Он рассказал нам, что подвал служит карцером для провинившихся монахинь, и если мы хотим пройти — необходимо обратиться к начальнику специальной охраны карцера.

— Кто он по чину? — спросили мы.

— Командир отделения, — ответил часовой.

Мы нашли комнату, постучали. Открылась дверь — на пороге стоял солдат.

— Что хочете?

— Вашего командира, — ответили мы.

Солдат, не отходя от нас и загораживая нам дорогу, закричал:

— Тут, товарищ начальник, два сержанта!

— Ну, пусть зайдут, — послышался голос.

Нас пропустили в комнату. Передняя комната была устроена в виде караульного помещения: около стен стояли двухэтажные кровати, по стенам развешаны портреты бородатых Маркса, Энгельса, раскосого Ленина и низколобого Сталина. Посредине комнаты стоял стол, за которым сидел чекист в чине командира отделения. Солдат поставил нам два стула, и мы присели.

— Вы, товарищи, ко мне по делу, очевидно? — обратился начальник к нам.

— Да, — ответили мы. — Товарищ начальник (старались мы польстить ему в чине, называя его начальником), мы зашли от скуки, рассеяться и поговорить с вами по некоторым вопросам.

— Ну, раз вы хотите со мной поговорить, так идемте, поговорим. А впрочем, я знаю, о чем вы будете говорить. Вам, наверное, надо пару хороших монашек? Да, я понимаю, там неудобно, когда десятки глаз глядят… Ладно, пошли!

Мы вышли. Пройдя немного по коридору, начальник вытаскивает связку ключей из кармана и открывает дверь. Мы зашли в комнату.

— Ну вот, тут можете поговорить. Вот эти кровати много выдержали (около стен стояли три двуспальные кровати). Я, когда нужно, привожу сюда, да не одну, а две, три, ну и… А когда надоест с ними возиться — передаю ребятам. Мировая комната? Я думаю, у вас кабинет хуже?

Кровати с хорошими постельными принадлежностями были заправлены по военному образцу. Посредине стоял стол и вокруг стола — три двухместных мягких дивана. На столе дюжина запыленных бутылок. На стенах, как обычно, портреты Ленина и Сталина.

Через пять минут на столе стояло два литра «белой головки».

У начальника засияли глаза. Он принес стаканы и закуску. Первый тост выпили за здоровье «начальника». Посидев немного, поболтав на разные темы, мы предложили ему еще выпить. Сами же, сославшись на усталость, отказались. Он еще выпил залпом один стакан, а мы нажимали на еду. Через полчаса охмеление нашего начальника стало заметно. Тогда мой друг налил еще по одному, и он, не дожидаясь нас, перевернул, как говорится, «по мизинец».

— Скажите, товарищ начальник, а как там дела обстоят в отношении монахинь?

— Ха-ха-ха! Да это пустяки!

Хотел идти. Мы его остановили.

— Что, струсили?

— Нет, только водочки у нас маловато. И им ведь надо.

— Ну, это чересчур — такую сволочь водкой поить. Мы их без водки разделываем так, что пьяные бывают, задумают косо глянуть — попадут в подвальчик…

— А что страшного в подвальчике? — спрашиваю.

— Ого! Да там… Хотите пойти со мной? Есть на что посмотреть!

Через минуту мы уже были у главной подвальной двери, где стоял часовой.

Начальник вытащил из кармана связку ключей. Начал открывать замок… Долгое время ему не удавалось попасть ключом в замочную скважину, но наконец дверь открылась и мы зашли в коридор подвала, тянущийся далеко вглубь. Дверь за собой закрыли на замок.

— Ну, что хотите посмотреть? — спрашивает нас.

— Все, — отвечаем.

— Хорошо!

Он включил свет в камере и начал открывать дверь. Мы остановились от ужаса на пороге. Камера была размером приблизительно 3 на 4 метра. Там стояла одна кушетка с клеенкой. Отопления не было, естественного света — также, так как окна были завалены кирпичами и только маленький волчок был оставлен вверху для воздуха. В камере было сыро и холодно. Три живых трупа сидели на полу в изорванных платьях, с поджатыми ногами.

— Почему сидите на полу? — спрашиваем.

Вместо них ответил начальник: потому, мол, что им на кушетке сидеть не полагается.

— А зачем же здесь кушетка в таком случае?

— Не для них…

В следующей, подобной же, камере мы увидели полураздетую монахиню, которая доживала последние минуты…

Вдруг наш провожатый остановился около одной камеры и говорит:

— Здесь сидит моя злодейка. Дней пять тому назад надумал позабавиться, а она, чертова холера, стала сопротивляться. Ну я ее, конечно, сюда… Даже жаль немного, потому что она, чертовка, красивая…

Когда открылась дверь — мы увидели нагой труп, висевший на жгуте из платья…

— Вот тебе и на! А я думал ее освободить…

Закрыв дверь, пошли дальше.

— Стой! Тут самое интересное.

— А что здесь такое? — спрашиваем.

— Сейчас увидите…

Палач догнал нас около выходной двери:

— Ну что, понравилось? Какие нежности! А мы ведь все это делали, когда они еще живые были!..

Придя в общежитие, мы легли в постель. Оба проворочались с боку на бок до утра.

Было тошно и страшно.

Мы даже не заметили, как поднялся старший по комнате и скомандовал: «Подымайсь!» Мы вскочили, сделали утренний туалет и стали в строй на завтрак. В строю нам объявили, что в 10 часов — общее построение. Мы позавтракали или, вернее, посидели за завтраком, так как аппетита совершенно не было. После завтрака направились в свое общежитие.