Валентин Пикуль - Каторга

– Увидели на мне погоны судейского ведомства, приняли за офицера. Уж я в ногах извалялся! Спасибо ихнему переводчику, – подтвердил мои слова, что юристы в России мундиры носят. Тогда самураи с меня ботинки содрали.

– Закавыка! – призадумался Болдырев и на всякий случай припрятал в обозе для себя бушлат арестанта, бескозырку и жалкие опорки. – С этими косоворотами шутки плохи…

Выйдя к Камышовому перевалу, он послал донесение Ляпишеву, что отходит, жестоко теснимый превосходящими силами противника. Он врал! Никто его не теснил, он труса праздновал, забыв о том, что на этом свете, помимо баб, жратвы и выпивки, существует еще такое понятие – офицерская честь. Но вот чести-то у Болдырева как раз и не было…

Александровский отряд еще удерживал высоты Жонкьера с маяком на вершине скалы, когда капитан Жохов, появясь в разгар боя, сказал полковнику Тарасенко, что в городе уже полно японцев, и Тарасенко даже не поверил ему:

– Да как же они туда попали?

– Через Арково, которое бросил Болдырев.

Предательство было уже непоправимо.

– Теперь, – здраво рассудил Тарасенко, – если я начну отходить, то подставлю под удар позиции Домницкого в Дуэ, как подставил меня под удар убежавший Болдырев.

– Значит, – ответил Жохов, – надо отходить всем. Иначе не только ваш отряд, но и отряд в Дуэ будут окружены…

Предательство одного полковника замкнуло цепь дальнейших ошибок, в отступающих колоннах возникла сумятица:

– Предали! Какая ж тут война? Удираем, и только…

В направлении от города образовались как бы два русла: на севере, идя по стопам Болдырева, японцы двигались на Дербинское, а южнее города, вдоль Пиленгского хребта, отступали отряды Тарасенко и Домницкого – на Рыковское! Таким образом, все силы обороны даже не отходили, а стихийно откатывались в глубину острова; впрочем, Ляпишев еще надеялся задержать японцев на линии Дербинское – Рыковское.

Сейчас, сидя в избе села Михайловка, губернатор грустно наблюдал через окошко, как над покинутым Александровском растет черный гриб дыма – это горела «кандальная» тюрьма. При Ляпишеве в этот час не осталось добрых советников, зато образовался «штаб» из числа бездельников, понимавших, что близ губернатора им будет намного безопаснее…

Фенечка Икатова нашептала Ляпишеву:

– Заведут вас эти советники, куда и Макар телят не гонял. Коли до генерала дослужились, так будьте же генералом…

Бунге настаивал, чтобы в Рыковском не вздумали воевать, иначе в боевой обстановке спалят и тамошнюю тюрьму:

– А куда же сажать преступников после этой заварухи с японцами? Я уже перенес в Рыковское свое управление гражданской частью и заклинаю вас, Михаил Николаевич, сдать Рыковское без боя, дабы не возникло излишних эксцессов.

Ляпишев сделал рукою неопределенный жест:

– Но ведь в Рыковском нас должен укрепить Тулупьев.

– Он укрепит… как же! – ответил Бунге. – Мне телефонировали, что полковник Тулупьев забрал свою жену, нагрузил три подводы всяким барахлом и поехал сдаваться японцам.

– Как сдаваться?

– Под видом тюремного инспектора. Очевидно, из принципа: моя хата с краю, я ничего не знаю…

Услышав такое, Ляпишев поник. Тут прискакал на лошади капитан Жохов, почерневший за день от дыма и солнечных ожогов. Он с порога крикнул, что нельзя же так драпать:

– Закрепимся хотя бы на перевалах и дадим самураям звону, чтобы они не думали, будто здесь для них загородная прогулка.

Ляпишев неожиданно вспомнил – с горечью:

– Японцы всех обвели. Даже меня, старого олуха. Кабаяси ведь обещал заплатить мне по иене за страницу, чтобы я сочинил предисловие к их альбому с видами Сахалина… Ну, я постарался! Только где мы этот альбом видели?

– Я видел! – вдруг сказал Сергей Леонидович.

– Да быть того не может. Разве его издали?

Жохов достал из сумки книжку небольшого формата, которую можно носить при себе – даже в кармане мундира.

– Полюбуйтесь на ваши виды, – сказал он. – Этот альбомчик я забрал у японского офицера, убитого нами. Тут представлено все, что надо. Ориентиры на местности, маяки «Жонкьер» и «Крильон», вот вам дорога на Онор и завалы на реке Поронай. Такой альбом имеется у любого японского ефрейтора, а у нас офицеры даже дороги от Александровска не ведают…

Угнетенный стыдом, Михаил Николаевич промолчал. Тут на коляске подъехал Кушелев, в штабной избе он бурно заговорил:

– Если после падения Порт-Артура и поражений в Маньчжурии мы вопили себе в оправдание, что не были готовы к войне с Японией, то Сахалину нечем оправдать себя перед народом: у нас было достаточно времени для подготовки. Но мы ничего не сделали. Если не считать, что получили «подъемные»…

Ляпишев даже не обиделся на прокурора:

– Тут до вас был Бунге! Он жалобно просит, чтобы мы оставили Рыковское с его тюрьмою как есть… без боя…

– Так что же нам? – возмутился Кушелев. – Ради карьеры Бунге и возлюбленных им тюрем полезать в болота и сидеть там в грязи по самые уши? Пошел он к чертям, дурак такой!

Жохов на листке из блокнота быстро набросал схему главных путей и рек внутри Сахалина.

– Никто не сдает врагу главный узел дорог, который невольно становится главным узлом сопротивления. Как можно оставить Рыковское, если к югу от него тянется просека к Онору, а к северу – дорога на Дербинское? Рокадных сообщений на Сахалине нет, зато все дороги вписываются в извилины речных долин – реки Тымь на севере и реки Поронай на юге. Если этого не понимает Бунге, то мы, понимающие, должны удерживать Рыковское из последних сил… Наконец, – заключил Жохов, – не стоит забывать, что в Корсаковском округе еще не сложили оружия ни отряд Слепиковского, ни отряд Быкова!

– Молодцы, герои! – похвалил их Ляпишев. – Я уже послал к Онору свежий отряд капитана Сомова… на помощь им!

Генерал-прокурор Кушелев вдруг сгорбился: тяжелой походкой, чуть покачиваясь, он направился к дверям.

– Отряд Сомова уже капитулировал, – сказал он.

– Где?

– Как раз в Оноре…

Колыхнулась цветастая занавеска, за которой укрывалась постель с лежавшей Фенечкой, послышался ее вздох:

– Вояки! Даже не сдаются в плен, а сами лезут в плен, будто японцы их там всех медом станут намазывать…

Ляпишев вопросительно взирал на Жохова.

– Не знаю, что и думать, – отвечал тот. – Я всюду ощущаю самое натуральное свинство…

Легко, наверное, быть героем, когда люди видят твой подвиг, обещая сохранить его для народной памяти, и трудно идти на подвиг, заведомо зная, что погибнешь безвестно…

Корней Земляков никогда бы не отыскал отряд Слепиковского, если бы не подсказывали местные жители – редкие одиночки, чудом уцелевшие после погромов. Ночуя в опустевших деревнях, дружинник мучился от противного запаха, который оставляли после себя японские солдаты (очевидно, от химических зелий, употребляемых ими в борьбе с русскими насекомыми).