Валентин Пикуль - Моонзунд

– Что за аврал здесь? – прикрикнул Артеньев, входя.

Минер эсминца лейтенант Мазепа тоже был здесь.

– Ненюков тут баланду разводит, – сообщил он старшему.

– Ненюков!

– Есть. – Перед Артеньевым выросла фигура матроса, в «штате» которого на рукаве была изображена рогатая мина. – Никакой баланды нет, ваше благородие. Спорим вот… Письмо получил из дому. Из деревни, значит. Тетка моя, Марковна, мужа с фронта дождалась. Ни рук, ни ног – так исправно всего обтесали, хоть в рамочку и на комод ставь, чтобы любоваться… Вот и спорим тут с ребятами!

– Спорить нечего. Человек пострадал за отечество…

Матросы опять загалдели, один подскоком уселся на мину, прямо посреди ее страшных рогулек, махал руками, рассуждая:

– Убить твою тетку мало! Разве можно так с инвалидом?

– Ненюков, а что твоя тетка сделала с калекой-мужем?

Минер охотно пояснил старшему офицеру:

– А ничего не сделала… Посадила урода на телегу и отвезла в уезд, прямо к воинскому начальнику. «Вот, – сказала там, – брали вы его у меня с руками и ногами, а обратно в порядке не вернули…» Пихнула сокровище это на лавку, а сама – в деревню.

– Как можно? – возмутился и Артеньев. – Защитника страны?

– Очень даже можно, – со злобою отвечал минер. – Потому как четыре рта уже разеваются. И туда – только кидай, словно в кочегарку худую… На што тетке моей пятый рот?

Артеньев вдруг поманил Ненюкова к себе пальцем:

– Ближе, ближе ко мне… Ну-ка, дыхни на меня!

Ненюков дыхнул вбок, но офицера не обманул.

– Где надрызгался, скотина? Говори – где взял?

– Да тут вот… недалеко за гаванью. Бабы торговали.

– Если не все выпил, вылей за борт. Сосешь заразу всякую! Лейтенант Мазепа, после похода Ненюкову – карцер. На всю железку!

– Есть карцер Ненюкову! Продолжать погрузку, черт бы вас побрал! Разве за всеми вами уследишь?..

Тридцать восемь мин поставили на рельсы эсминца. Принайтовили к палубным рымам, чтобы не дергались на качке. Заботливо укрыли каждую клеенчатым чехлом, чтобы вода и снег не растворили в ней сахар [2]. «Новик» уже мелко дрожал, весь в нетерпении, словно горячий рысак перед скачкой. Под настилом палубы мягко содрогались турбины, а ревы мощных воздуходувок сотрясали тишину Минной гавани. Горячие ветры, вырываясь из машинных низов, словно из кратера вулкана, слоями перемещались над кораблем.

Артеньев, хватаясь за поручни, взлетел на мостик:

– Карл Иоахимович, можно отдавать кормовые концы…

Не спеша вытянулись за волнолом. Первая волна пробежала от носа до кормы. Слизнула с палубы остатки мазута и квашню истоптанного снега. Ветер, пружиня, раздувал брезенты над минами.

– Пошли! – стали креститься на мостике. – Господи, будь к нам милостив, помоги нам, боже милосердный. Смилуйся ты над нами, пресвятой Никола-угодник, хранитель всех плавающих…

Мелькая уютными огнями, пропадала Либава в темени, и никому уже не верилось, что где-то есть улицы, шумят ночные рестораны, танцуют женщины и ложатся люди спать – в мякоть постелей, с вечерней газетой в руках… «Новик» узким клином входил между волн, торопливо поглощая смятенное пространство.

Далеко в море последовал доклад от сигнальной вахты:

– По правому крамболу – четыре шашлыка!

Мачты кораблей с их надстройками, медленно выступая из-за горизонта, и в самом деле напоминают шампуры, на которые нанизаны куски мяса. Встреченный в море полудивизион (тоже с грузом мин на борту) вышел из порта Виндавы и примкнул к «Новику»… На траверзе Полангена вскрыли пакеты: штаб приказывал развернуться для постановки мин на коммуникациях противника возле Данцига. Куда идут корабли – матросам никогда не сообщали.

Ближе к рассвету на мостик позвонили с торпедных аппаратов:

– У нас беда! Ванька Ненюков ни хрена не видит… ослеп! Мы стащили его с кресла наводки… Что делать?

– Сергей Николаич, – отозвался фон Ден, обращаясь к старшему офицеру, – пройдите, любезный, в пятую палубу, выясните.

На обледенелом настиле палубы ноги выписывали вензеля. Артеньев с трудом добрался до кормы. Пролез через люк в пятый отсек, где селились нижние чины минной службы. Ненюков сидел в кубрике на рундуке, тупо глядя перед собой… Артеньев спросил его:

– Что ты лакал сегодня, собака? Покажи мне бутылку.

Волна вздернула корму эсминца на гребень, под палубой с грохотом бились гребные валы. Ненюкова шарахнуло в сторону, ударив о стойку пиллерса. Артеньев сам распетлял шнуровку его чемодана, среди матросской хурды обнаружил бутылку. Никакой этикетки на ней, конечно, не было. Понюхал сам и передал бутылку матросам:

– Нюхните и вы… Что здесь? Политура?

– Ликер из табуретки, – ответили ему. – От него дохнут…

Держа в руке бутыль, источавшую резкое зловоние, Артеньев испытывал и жалость к матросу, и страшную злость.

– Вот этой бы бутылкой, – сказал, – да по башке тебя…

По трапу, весь мокрый, скатился лейтенант Мазепа.

– Ну что? Отвоевался? – накинулся он на слепнущего. – Снимаю тебя с боевого расписания. Проваливай до родимой деревеньки. Может, там тебя тетка отвезет на телеге куда-нибудь до первой канавы… Ложись на рундук! Лежи…

– Привязать его, – распорядился Артеньев. – Иначе швырнет на качке с рундука – ног-рук не соберем.

– Братцы вы мои! – вдруг завопил Ненюков. – Да што же это деется? Ой, братцы… лучше бы меня убило…

Рыдающего минера вязали шкертами к рундуку, а он извергал то молитвы к всевышним силам, то самую черную матерщину. И в этот момент звончайше – так, что мертвецы подымутся из гробов! – ударили по всем отсекам эсминца призывные колокола громкого боя.

– По местам стоять – тревога, тревога, тревога!

Напором ветра толкнуло промерзлую рынду, и медь колокола гудела на ветру – нестерпимо щемяще… Эсминцев полудивизиона было не видать: они спешно отвернули, полоски дымов их растаяли, словно легкие мазки акварелью. А из предрассветной мглы резко и зловеще выступали сразу пять вражеских силуэтов. Сейчас уже все на «Новике» видели, как впечатались в горизонт узкие зализанные тени германских крейсеров. На мостике сразу стало тесно, шумно, галдяще. И пожилой сверхсрочник кондуктор Хатов, стоя за штурвалом «Новика», сказал с непонятной яростью:

– С поздравкой всех нас! Вляпались, как дачники… Сейчас немаки будут нам собачью свадьбу играть…

С дальномера гальванеры уже исправно подавали дистанцию:

– …сорок три, сорок два, сорок один… Противник резко идет на сближение!

Срываясь ногами по скобам трапа, на визирную площадку залезал опоздавший спросонья Петряев, и Мазепа с мостика треснул его ладонью по сытой вертлявой заднице:

– Быстрей работай, папочка. Шевели мослами…