Валентин Пикуль - Три возраста Окини-сан

– Попрошу Колю взять на крейсер нашего Игоря.

– Конечно, было бы неплохо, – ответила Ольга.

Проводив Глашу с ребенком в Уфу, она возвратилась в ревельскую квартиру на Селедочной улице, откуда недалеко до парков Екатериненталя, где она лечилась, принимая целебные ванны. Сама вела скромное хозяйство, сама следила за чистотой.

– В конце концов, – говорила она, – сяду на поезд вечером и утром буду на Кронверкском. Если Игорю угодно, он может приезжать к нам каждое воскресенье.

– Поступай, как тебе хочется, – не возражал Коковцев.

Перед новым, 1914 годом, когда минзаги в Порккала-Удд до весны закостенели во льдах, министр Григорович предложил Коковцеву инспекционную поездку на Амурскую флотилию.

– Я отказался, – сообщил он Ольге.

– Разве было бы плохо повидать Никиту?

– Потому и не поехал, чтобы не мешать его службе. А то появится папа-адмирал к сыночку-лейтенанту… Думаю, что и Никите мое появление не пришлось бы по душе.

Никита сообщал, что у него все в порядке, на Амуре создан кружок по изучению края, водку из меню офицерского собрания сообща изгнали, а карты признаются только одни – географические. Морозы страшные. Недавно два месяца провел во Владивостоке, проходя стажировку на крепостных батареях, а в конце письма стояла загадочная приписка: «Кажется, я нашел что мне надо» . Почему-то именно эту фразу Никита подчеркнул.

– Не понимаю, – удивилась Ольга Викторовна. – Что он хотел этим сказать? Или нашел во Владивостоке невесту?

– Скорее доволен тем, что попал на Амур.

– Тогда зачем же он еще и подчеркивает?

– Спроси у него сама….

Игорь, появляясь в Ревеле, первым делом хватал коньки и отправлялся в немецкий клуб «Фолькспарк», где по вечерам работал каток с духовою музыкой. Однажды его уже видели гуляющим с какой-то местной Аспазией, весьма сомнительной. К своему будущему Игорь относился легко и хотя в учебе не отставал, но и не ставил себе целью обогнать других. К жетону за стрельбу из револьвера он прибавил второй: «За отличное фехтование». Глаша, гостившая у Коковцевых, была очень внимательна именно к Игорю, и это внимание легко объяснимо: своими замашками Игорь напоминал ей Гогу… Однажды, в кругу родителей, гардемарин сказал, что карьеру сделает быстро:

– Поеду в Либаву и окончу школу подводного плавания.

– И не думай! – возразила мать. – Мало мне горя, когда вы по воде плаваете, так тебя еще и на дно потянуло.

– Но это же так интересно, мамочка.

– У тебя все интересно… Избавь тебя Бог!

– А что вы подарите мне, когда я выйду из корпуса?

– Секундомер. Как заядлому спортсмену…

После отъезда Игоря в столицу Коковцев сказал жене:

– Звезд с неба не нахватает и пороху не придумает.

– Но он же еще ребенок. Ты разве не видишь?

– Какой там ребенок, если через год ему уже людей навытяжку ставить… Завтра – офицер!

– Владечка, ну какой из него офицер? Никита – да.

Разговор супруги продолжили в спальне.

– А я, Оля, все время думаю,– что хотел сказать Никита этой дурацкой фразой: «Кажется, я нашел что мне надо». Вообще-то самые страшные люди на свете – идеалисты.

– К чему это? – не поняла его Ольга Викторовна.

– Я опять о Никите… Мир должен принадлежать материалистам, вроде Цезаря или Екатерины Великой, на худой конец пусть даже Наполеонам и Бисмаркам! А с этим идеализмом рождаются всякие завихрения в голове, и как бы чего…

Коковцев не закончил фразу – он уже спал. За него домыслила эту фразу жена: «как бы чего не вышло». Она лежала на спине с открытыми глазами. Затем потихоньку достала из портсигара мужа папиросу и закурила (чего ей делать было никак нельзя, об этом и врачи предупреждали). Над заснеженным городом, над его старинными башнями и гаванями, над переулками и замками воцарилось ночное безмолвие. Ольга Викторовна, покуривая, решила: «Хорошо, что здесь нет телефона, из которого сыплются прямо в ухо всякие гадости и приказы…»

Страшным воплем разорвалась эта дремучая тишина!

Это вдруг закричал сам Коковцев…

– Владя, Владя, – тормошила она его. – Что с тобою?

Он сел на постели. Долго приходил в себя.

– Сахар, – отчетливо произнес он.

– Ты сведешь меня с ума… Какой сахар?

– В минах…

Во всех минах есть сахар. Пока он не растаял, он удерживает боевую пружину, и мина тогда безопасна. Но стоит морской воде растворить сахар, будто в стакане горячего чая, пружина заполняет освободившееся после сахара пространство. Внятный щелчок – и все: теперь только тронь эту заразу, и полетишь так, что куда твоя голова, а куда твои рукавицы…

Коковцев еще не мог прийти в себя:

– Мне приснилось, будто сахар растаял, я всунул палец под эту проклятую пружину и держу ее. Держу, держу… Это был кошмар! А ты, кажется, курила? – принюхался он.

– Только одну. Больше не буду. Ложись.

– До сна ли тут после всего… Надо бы провести сюда телефон, – сказал он. – А то живем, как в лесу. Может, я нужен в Порккала-Удд? А может, ледоколы уже начинают ломать там лед?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зима прошла, словно сон, лед на Балтике посерел. Вот и отсвистали на кораблях первые весенние дудки боцманматов:

– Вино наверх! В палубах прибраться! Ходи веселее! Сейчас и пообедаем.

Баталеры бережно, будто мать родного дитятю, тащут ведьму-ендову с водкою. На камбузе заградителя «Енисей» коки готовят пробу для начальства:

– Снизу, ты снизу черпай, шалява! Штобы с мясцом попалось… подцепляй яво! Да жирком сверху прикрась… во!

На флоте все делается четко и ясно. Без выкрутас.

– Проба готова, ваше благородие! – вахтенному офицеру.

– Проба готова, ваше высокоблагородие! – командиру.

– Проба готова, ваше превосходительство…

Последнее обращение касается уже Коковцева; ложкой он размешивает на дне гущу и, выудив из тарелки мясо, будто опытный тральщик забытую богом мину, схлебывает одну жижу. А пока он вникает во вкус борща и каши, подчиненные отдают ему «честь», имея при этом на лицах сострадательное благоговение, ибо – не секрет! – не только ему, адмиралу, но и всем иным давно жрать хочется. Ну, прямо спасу нет…

– А лавровый лист? А перец? Не чувствую. Передайте кокам, чтобы впредь не жалели. Впрочем, обед хорош.

На минзагах Порккала-Удд бьют склянки: полдень!

– Команде пить вино и обедать, – заливаются дудки…

Вдоль шканцев тянется длинная очередь серых голландок и парусиновых штанов – к ендове. Вскидывается голова – кувырк, и нет чарки. Недреманным ястребиным оком следят боцманматы за порядком в поглощении казенной, от царя-батюшки, водки.

– Эй, ей! А чевой-то по второму разу подбегнул?

– Христом-богом, пошто забижаете? Я ж по первой.