Валентин Пикуль - Барбаросса

– Откуда здесь франтирёры? – удивился Паулюс.

– Наверное, наш визит в СССР был настолько внезапен для русских, что местные власти не успели с мобилизацией. Теперь мужчины призывного возраста ушли в леса, к их кострам подсаживаются выходящие из окружения и просто недовольные нами… не вам объяснять, как зверствуют люди из компании Гиммлера. Так что, Паулюс, мы, кажется, обретаем в России второй фронт , и с этим фронтом предстоит считаться.

На траках танков Манштейна еще хранилась пыль дорог всей Европы, а он вдруг заговорил, что они… застряли.

– Чем объясните свою оперативную паузу?

– Даже размерами наших гусениц, – объяснил Манштейн. – Если вы из Цоссена завтра дадите сигнал двинуть мои ролики на Ленинград, мы выйдем к курортам Луги и Вырицы уже с забитыми пылью фильтрами и лопнувшими траками… Не только у нас, но даже у техники сдают нервы и лопаются перепонки!

Беседуя, они шли от полевого аэродрома по заливным лугам, незаметно для себя собрали громадный букет ромашек. В безвестной деревеньке на берегу тихой речки Манштейн занимал избу – с печкой и полатями; барон Альфред Кутченбах, с интересом оглядываясь, уселся на лавке под киотом, и строгие русские боги сурово взирали на загадочных пришельцев. В углу же горницы стоял ящик, из которого торчали горлышки водочных четвертинок.

Манштейн хвалил русских за их сообразительность:

– Чертовски удобную придумали они расфасовку! Этот ящик достался нам в качестве трофея из одной сельской лавки. Больше там ничего не было. Только учебники, какие-то книжки, паршивые «фотокоры» на треногах и пачки соли, пропахшей керосином.

Манштейн сообщил: тяжелые русские танки КВ, истратив боезапас, идут прямо на таран и тогда (если не взрываются при ударе) оставляют от немецких роликов груды искореженного металла. Паулюс в ответ рассказал Манштейну, что с Т-34 не справляется даже противотанковая артиллерия – лучшая в мире.

– Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка калибром «восемь-восемь». Это даже немыслимо, – говорил Паулюс, – если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа.

Манштейн занимался устройством букета:

– На этих «восемь-восемь» пока и держимся…

Появились хлеб с зельцем, копченая колбаса. Манштейн сказал, что в недавнем бою пленен русский подполковник; он решил не передавать его в СД или СС:

– Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе – под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем.

– Любопытно. Пригласите его, – сказал Паулюс…

Появился пленный (заспанный). Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки – три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой «Утоли моя печали», русский сказал:

– Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня?

Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски:

– Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик.

– Значит, в эмиграции нашего языка не забыли?

– Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.

Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки – каждому по штуке.

– Никак не научусь открывать без штопора.

– Невелика мудрость, – сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.

На его груди одиноко светилась медаль «XX лет в РККА», и Паулюс с некоторым удивлением заметил:

– Не слишком-то щедро вас награждает Сталин.

Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы:

– Да, Гитлер щедрее… Но вы и воюете больше нашего. А у нас – что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке… Войн нет – одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься.

Кутченбах долго изучал водочную этикетку.

– Цена три марки и пятнадцать пфеннигов… Дорого!

– А вам-то, – ответил пленный, – не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили.

– Думаю, – ответил зондерфюрер, – приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальблиттер.

На это подполковник сказал ему:

– До Берлина-то нам еще топать и топать…

Кутченбах перевел, и все дружно захохотали.

– Ваш чин в царской армии? – спросил Паулюс.

– Штабс-капитан. Честь имею.

– Образование?

– Начал солдатом. В четырнадцатом. Три «георгия». Школа подпрапорщиков. Снова фронт. И стал штабс-капитаном. А Военную академию имени Фрунзе закончил лишь в тридцать четвертом году… уже при Сталине.

– Я понимаю, – кивнул Кутченбах, – большевики после революции принудили вас к служению в своей армии.

– Я вступил добровольно. Потому что вы наседали на нас. А мне обидно. Как же? С четырнадцатого в окопах мурыжился, и вдруг… вы в Крыму! Вы в Пскове!

– Кстати, как и сейчас, – заметил Манштейн, протягивая пленному кусок колбасы, наколотый на вилку.

– Скажите, пожалуйста, – допытывался Паулюс, – почему вы при царе хорошо воевали, а сейчас отступаете? Наверное, вы, русские, не любите этого азиата Сталина?

– На это я могу вам ответить, что немцы при кайзере воевали тоже намного лучше, нежели сейчас при Гитлере. Дело не в Сталине! У меня нет никаких симпатий к этому человеку, но в свою последнюю атаку я поднимал людей с его грозным именем… Будь там Сталин или не Сталин, наши цели в этой войне четко определились: выгнать всех вас… обратно! И чтоб вы, немцы, даже забыли, по какой дороге ехали сюда ваши танки.

Ни Манштейн, ни Паулюс не обиделись, спрашивая:

– А вы разве сами не видите, что уже разгромлены?

– Не вижу! У нас Мамай был… триста лет на шее сидел, и то – спихнули. А с Гитлером мы скорее разберемся. Еще год, от силы два, и ваши ролики повернут обратно.

Пленный поднялся, и тут Кутченбах крикнул ему:

– Стоп, моторы! Ну-ка, снимайте правый сапог…

Подполковник прятал в сапоге ордена Ленина и Красного Знамени. Паулюс шутя приложил их к своей груди:

– А это у вас за что? Тоже за… конфликты?

Русский офицер разом опустошил всю четвертинку:

– А ну вас всех… Чем с вами водку тут пить, так лучше отправьте меня за колючую проволоку, как всех. Там мне, знаю, будет хуже, чем в баньке. Но зато… лучше.

– Барон, – обратился Манштейн к Кутченбаху, – доставьте офицера в СД, и пусть ему устроят «шарф-фернемунг»…

В тайной полиции так назывался «энергичный допрос».

Вскоре Манштейн покатил свои ролики к Ленинграду. Сталин отстранил Ворошилова от командования, ибо «железный нарком» вносил в дела только путаницу, а оборону Ленинграда доверил Георгию Константиновичу Жукову. Мы отступали…