Валентин Пикуль - Пером и шпагой

– Вот, – сказал он Салтыкову, затаенно улыбаясь, – вы еще не сталкивались с ним основательно. Король – это не мальчишка Ведель; он уже обошел вас… Что скажете теперь, генерал-аншеф?

Салтыков ответил Лаудону:

– Я думаю, что не врут люди, воинский гений Фридриха восхваляя. И впрямь – отличный полководец! У меня зазнайства перед королем нету. Но почту за счастие великое для персоны своей скромной сразиться лично с королем Пруссии!

Салтыков, и без того мало любимый, вызвал всеобщую солдатскую ярость распоряжением рыть шанцы. Копать землю – кому это приятно? Возле селения Кунерсдорф, на виду у города Франкфурта, генерал-аншеф деловито выбрал для армии отличную позицию.

– Копай, ребятушки, копай, – говорил он солдатам. – Да языка не погань словом матерным. Не подобает православным христианам матерны лаяти, понеже матерь наша – земля! В нее же и возвращаемся, и тьму смертную, яко отдых, навечно приемлем…

Фридрих – через шпионов – внимательно следил за работою Салтыкова. Узнал, что русские основательно укрепляют фронт, и решил ударить на них с тыла. Но Петр Семенович – не дурак; он подождал, пока укрепят его солдаты позиции, затем сказал:

– А ну-кась, развернем теперича лагерь… Копай, соколики, с другой сторонки!

– Пруссак старый, – неслось ему в спину из окопов. – Нацепил косицу и ходит тут… Курдюк с квашеным поносом!

Но Салтыков мнению армии не уступил. Лаской, угрозой, плетями, но приказ заставил исполнить. Глубокий ретраншемент пролег через весь фронт, объединяя фланги армии. Тыл русского войска был укреплен так же прочно, как и фронт его. Покончив с этим, Петр Семенович забрался в прохладу палатки, где его навестил Лаудон:

– Мой штаб закончил подсчет. Наши силы превышают силы прусского короля на двенадцать тысяч человек.

– А король прусский, – отвечал Салтыков, – прав: надобно не числом побеждать, а умением! Коли на одного молодца двадцать сопляков навалятся и побьют молодца – это еще не успех.

– Генерал-аншеф, вы часто ссылаетесь в мнении своем на Фридриха, врага нашего… Уж не влюблены ли вы в него?

– Изверга такого в конфидентах своих не держу. Но учиться у врага, ежели он толков и опытен, не пренебрегаю. И вам советую над тактикой Фридриха почаще задумываться.

Лаудон спросил – куда ему поставить свой корпус.

– На гороховом поле… в резерв! – отвечал Салтыков. – А я спать ложусь… Выспаться надо. Митенька, – позвал он адъютанта, забираясь в кошмы, – ежели король со всеми ложками и поварешками пойдет на нас, ты меня сразу толкай… без жалости!

Шляпа на голове Фридриха – как тогда говорили – созрела до такой степени, что пора уже ей, переспелой, свалиться на землю.

Свалится ли она?

Ранним утром 1 августа 1759 года Салтыкова разбудили.

– Король движется, – доложили ему.

– Ну и слава богу! – Генерал-аншеф молодо вскочил с ложа. – Господи, вразуми меня, – покрестился на иконку. – Ежели ныне совладаю с Фридрихом, кровавый пир разом кончится и век меня Россия благодарить станет. Ну, а ежели опозорен буду… Нет, господи: лучше сразу – ядром меня, чтобы не мучился!

Уже пахло порохом над Кунерсдорфом, когда Лаудон спросил Салтыкова:

– О чем думает сейчас генерал-аншеф?

– Думать поздно. Сейчас кровью станем расплачиваться за все, что не продумали ранее, на покое…

Они поднялись на пригорок, им подали зрительные трубы.

– Любопытно, чем откроет сегодня Фридрих сражение?

– Как всегда, – зевнул Салтыков, – «косой атакой».

– Почему вы так решили, генерал?

– Это не я так решил, это Фридрих так решает… Я свою жену однажды спрашивал: «Чего ты в одном и том же платье шляешься, коли другие в гардеробе, ненадеваны, пылятся?» А она мне ответила: «Прости, батюшка, стара стала, глупа стала…»

Лаудон вряд ли понял его, и Салтыков пояснил далее:

– Фридрих… он тоже, как старуха скупая: одно платьишко надел, так и носит его, не снимая… Пооборвался уже господин!

Но Фридрих сегодня не спешил открывать битву. Весь прусский генералитет во главе с королем был в седлах. Стояли гуртом на вершине холма, позванивая сбруей и оружием. Фигура короля в черном сюртуке резко выделялась среди пестрых мундиров. Головы генералов, густо напудренные, были обнажены; один король в шляпе. Сюда, в ставку Фридриха, сейчас приводили переметчиков, лазутчиков и пленных. Король, перегибаясь через луку седла, лично задавал им каверзные вопросы… Потом он повернулся к генералам:

– Господа, я выяснил неприятную новость: нам не придется нападать на русских с тыла. Салтыков свой тыл успел укрепить. Из двух флангов противника мы избираем слабейший – левый… Но прошу еще подождать – я не все уяснил для себя…

Сейчас короля смущали сбивчивые сведения о глубоком ретраншементе, связующем русские фланги. Салтыков – через этот ретраншемент – мог перебрасывать свои войска с фланга на фланг. Фридрих же позволить себе такой роскоши никак не мог.

Около девяти часов утра король сказал, морщась:

– Ладно. Начинать можно только одним способом – начать!

Прусская артиллерия взяла под обстрел высоту Мюльберг, занятую войсками князя Александра Михайловича Голицына. Прошло в гуле пальбы еще два томительных часа… Король вел себя как-то странно: он словно не мог решиться на атаку. Лишь ближе к полдню рука Фридриха резко взметнулась кверху.

– Честь и слава! – заверещал он пронзительно. – Даже земной шар не покоится на плечах Атласа столь прочно, как стоит королевство Пруссии на плечах своей бессмертной армии…

И закончил деловитым распоряжением:

– Через виноградники можно пустить инфантерию. Направление атаки – на Мюльберг. Исхождение региментов от Бишофсзее и от Треттина… Прошу, господа, начинать немедля и решительно!

Сражение разгоралось. Сначала, как всегда, Фридриху было неинтересно. Он велел намазать кусок хлеба маслом и подать ему в седло. С аппетитом жуя, король сказал:

– Интересно, когда уже кипит кровь… Вот, когда мои ребята добегут до Мюльберга, тогда хоть деньги плати за такое зрелище!

Излюбленной «косой атакой» (как всегда, как всегда!) король обрушился на левое крыло русской армии, и Салтыков приставил трубу к мутному стариковскому глазу.

– Сейчас король, – точно определил он, – милостию божией, кажись, отберет у нас Мюльберг, сбросит князя с горушки вниз.

В рукопашной резне князь Голицын был тяжко ранен, и его буквально выдернули из рук прусских гренадер – Фридриху даже принесли в ставку ботфорт с ноги князя.

– Что вы мне тычете в нос старым вонючим сапогом? – обозлился Фридрих. – Иль вы добыли русский штандарт?

Мужество защитников Мюльберга было сокрушено натиском пруссаков. Голицын в спешке боя, истекая кровью, перестроил два полка поперек позиции. Они встали здесь насмерть. Но прусская картечь выкосила их. Потсдамские гренадеры штыками уже добивали канониров.