Валентин Пикуль - Каждому свое

– Я думал, что меня ожидает судьба Моро.

– А вот и каре! – доложил Рапатель…

Французские колонны упруго и быстро улитками сворачивались в крепкие каре. Со стороны на это смотреть было даже забавно. Став неуязвимыми для сабель кавалерии, они медленно, как большие черепахи, отползали к Фер-Шампенуазу, в сторону Сен-Гонтских болот. Вокруг них кружились кавалерийские смерчи, полыхали сабли, но каре оставались нерушимы.

– Воздадим им должное! – произнес Орлов. – Эти люди сделаны из железа. А с добрым сердцем даже в шашки не выиграть.

В клубах взбаламученной пыли артиллерия ломала ядрами одно каре за другим, но, поредевшие, они смыкались в новые, еще более плотные. Наконец пушкам удалось пробить эти людские стены, в их бреши ринулись уланы с казаками, вырубая всех, кто не сдавался. А они – нет! – не сдавались, из гущи каре слышался голос раненого генерала Пакто:

– Умрем, французы, за великого императора.

– Эти не сдадутся, – решил Рапатель.

– Похоже, что так, – согласился Орлов.

Париж был рядом, и никто не хотел умирать.

– Позвольте умереть мне, – вдруг сказал Рапатель, уже растирая в ладонях уши красавицы лошади, чтобы она стала злее. – Попробую уговорить их… К чему лишняя кровь?

– Рискните, Рапатель, – согласился царь.

Шпоры – в бок, и лошадь (белая как снег) резким галопом, выкидывая из-под копыт сочные комья сырого дерна, вынесла Рапателя перед геройским и стойким каре французов. В русском лагере печально пропели серебряные валторны. Рапатель помахал руками, показывая, что оружия не имеет.

– Французы, добрые французы! – прокричал он. – Я тоже француз, и вы должны мне поверить. Россия не питает вражды к вам. Русская армия не знает чувства мести. Никто не спорит, что император Наполеон принес вам много славы…

– Великий император! – грянуло из каре.

– Но он принес Европе страдания, кровь…

Ряды каре раздвинулись, будто в заборе открыли калитку. Из гущи спрессованных тел лошадь вынесла французского офицера. Он держал в руках пистолеты, украшенные золотыми головками императорских орлов наполеоновской гвардии.

Это был брат Рапателя… его родной брат.

– Так умри же, отродье Франции! – крикнул он.

Пистолеты грянули разом – из двух стволов.

Лошадь Рапателя, ощутив свободу в стременах, вихрем унеслась обратно – прямо в русский лагерь, где горнисты оторвали от губ валторны… Артиллерия сокрушила центр каре, в которое первым вломился богатырь Орлов.

Французы уже не стреляли, но оружия не выпустили. Между ними ходили русские, отнимали ружья:

– Ну хватит, все… довольно! Париж-то – вон он…

Орлов подвел к царю белую лошадь Рапателя:

– Бедняга обещал подарить ее вам. Она ваша.

– Нет, Орлов, – отказался Александр. – На этой удивительной лошади вам еще предстоит въехать в Париж.

Фер-Шампенуаз – последняя битва на земле Франции. Вдалеке уже завиднелись высоты Монмартра.

В праздничных рядах Пале-Рояля, там, где шумно торгуют магазины, соблазняя донских казаков «часами с музыкой» и говорящими попугаями, там, где перед витринами фланируют веселые парижанки, кокетничая с русскими офицерами и не боясь, что их дети станут «дикими и косоглазыми», там, где старый Блюхер три дня без просыпу пьет шампанское и режется в карты, угрожая немедленно взорвать мосты Парижа и растащить все сокровища Лувра, там, где щелкают шары бильярдов и под мотив вульгарной песенки «Мальбрук в поход собрался» звенят до утра фишки рискованного лото, – там, в отдельном кабинете ресторана, Михаил Федорович Орлов собрал друзей:

– Европу и народы ее мы от деспотии Наполеона избавили. Не пора ли теперь подумать о своем несчастном отечестве, дабы избавить народ великий, народ российский от постыдных тягот крепостного состояния, от нужды и бесправия…

Орлов был сегодня в генеральском мундире, при сабле Моро, с которой уже не расставался.

– Друзья, станем же первыми! – воззвал он. – Я предлагаю образовать тайное общество честнейших и благороднейших людей, для которых народ, свобода и отечество да будут навеки святы! Мы назовем наш союз ОРДЕНОМ РУССКИХ РЫЦАРЕЙ… Другого названия я не мог придумать, и, может, через сто или через двести лет станут называть нас иначе.

Он сел, опустив подбородок на эфес сабли, как это делал и генерал Моро. С эфеса, гневно разевая свой клюв, кричал петух, зовущий людей к пробуждению.

А если я скажу вам, что последний ветеран «Великой армии» Наполеона умер в Саратове, вы мне поверите? А если я скажу вам, что, рожденный в 1768 году, он скончался в 1894 году, вы мне тоже поверите?.. Моя беда: не умею заканчивать романы и завидую тем, кто умеет. Меня не спасет даже то обстоятельство, что следующий роман, «Париж на три часа», связан с этим романом… И сейчас я хочу пофантазировать в пределах реального, придерживаясь точных исторических фактов. Представим, читатель, что я, ваш покорный слуга, вернулся в прошлое. Начнем с того момента, как я навестил в Петербурге графа А. А. де Бальмена, бывшего русского комиссара на острове Святой Елены. Александр Антонович уже ничего не видел, ему предстояла сложная операция по снятию катаракты…

– Наверное, вы будете спрашивать о Наполеоне… Ну, что Наполеон? Обычный человек, как и все люди. Только более капризный, чем все. Он напоминал актера, который ушел со сцены, не доиграв роли, всеми освистанный. Мне, честно скажу, уже поднадоели все банальные о нем вопросы.

– А если я задам вопрос не банальный?

– Постараюсь ответить.

– Правда ли, что Наполеон был плохим кавалеристом?

– Да, это не Мюрат. Но у меня есть доказательства тому, что Наполеон умел держаться в седле… Однажды в горах на острове Святой Елены он совершал прогулку верхом. Его сопровождал конвой англичан. Чтобы избежать надзора, Наполеон совершил на лошади прыжок в пропасть. Англичане поскакали к Лоу, дабы известить его о самоубийстве Бонапарта. Но когда Лоу примчался в Лонгвуд, он застал императора за обедом.

Мы легко разговорились. За окнами кабинета плавала синева морозных улиц вечернего Петербурга, от печей исходило приятное тепло. Бальмен наизусть цитировал Корнеля и Расина, в его книжном шкафу я заметил разрозненные номера парижских альманахов, которые публиковали его… стихи! Он был поэтом. Впрочем, французская литература остановилась для Бальмена на Альфреде де Виньи.

– Вот Бальзака я уже не читал, – сознался он.

Я спросил – где его застала Отечественная война?

– Весну двенадцатого года я встретил в Триесте. Вы догадались, кем я был в русской армии… Едва Наполеон выехал из Сен-Клу в Дрезден на «съезд королей», я тронулся по его следам. Вместе с его армией я вступил в Вильно, откуда и был отозван министром Барклаем в Смоленск.