Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Мой прадед – работы Иоганна Лампи… Хотя с исподу имеется поддельная подпись Боровиковского!

Суховато представившись, они уселись в кресла. Внимательными взглядами оценили друг друга. Атрыганьев был еще сравнительно молод. Лет около сорока, не больше. Но мешки под глазами и трясучка в пальцах говорили сами за себя: излишеств в жизни этого господина было – хоть отбавляй. Внешне он чем-то напомнил Мышецкому графа Подгоричани с его великолепными рейтузами…

Молчание затянулось, и Сергей Яковлевич брякнул на стол связку ключей от сарая.

– Это ключи камергера? – сказал он. – Стыдитесь! Предводитель дворянства, а не гнушаетесь пачкаться в дегте… К чему вся эта неостроумная бравада?

– Вы ошибаетесь, – возразил Атрыганьев. – Я совсем не фрондирую. Времена изменились, и дворянин, чтобы поддерживать свою честь, должен изыскивать средства любыми путями.

– Но, – ответил Мышецкий, – с тех пор, как финикияне изобрели денежные знаки, есть много способов заработать их, не прибегая к унизительным средствам!

Атрыганьев продолжал свою мысль:

– Дворянство переживает кризис. Правительство жидовствует направо и налево, а его величество…

Он вдруг осекся и повел глазами вокруг – медленно, словно удав, переполненный пищей.

«Дурак», – подумал Мышецкий и закинул удочку подальше:

– Итак, продолжайте. «Его величество…»

– Нет, – очухался предводитель, – продолжайте уж вы!

Сергей Яковлевич сказал:

– Положение в губернии обязывает нас с вами, Борис Николаевич, приложить все старания, чтобы дворянство, верное заветам предков, оказалось впереди идей нашего века и…

Атрыганьев нетерпеливо остановил его:

– Не говорите так, князь. На дворянство вы можете не рассчитывать – его просто нет в нашей губернии. Люди без племени и роду, жалкие отребья общества – вот среда местных помещиков… Куцый! Василий Иванович Куцый! Вы, князь, слышали о таком дворянине?

– Нет, не слышал.

– Вот, а он тоже здесь… лицо! В губернии есть только один дворянин – это я!

Мышецкому надоело «столбовое» чванство.

– Тем более, – сказал он, – вы должны быть образцом в своем поведении, а не служить посмешищем обществу с «продажею дегтю, рогож, гвоздей и прочего товару».

– Но это же – трагично! – воскликнул Атрыганьев. – Кроме того, торговля дает мне возможность ближе соприкасаться с тем сословием, из которого нынешнее дворянство пополняет свои ряды, или, наоборот, само переходит в это сословие мелких собственников!

– Я усматриваю трагичное еще и в другом, – жестко продолжал Сергей Яковлевич. – Мне привелось видеть вашу черную сотню, которую вы сколотили под своим гербом с помощью «дегтю, рогож, гвоздей и прочего товару…».

Атрыганьев ответил спокойно:

– Не отрицаю! Но, позвольте спросить вас, князь, что вы сможете противопоставить всем этим заразам, происходящим от учения Карла Маркса и прочих? Кого сможете вы выдвинуть в авангард борьбы с различными социальными партиями?

– Существует власть, – кратко рассудил Мышецкий.

Атрыганьев брезгливо отвернулся, как от падали:

– Власть? Она подобна евнуху: хочет, да не может, только злится… Так вот я и дам в руки этим кастратам здоровые патриотические силы, способные сокрушить любую крамолу!

Мышецкий снова вспомнил кривоногого мужичонку, в пьяной присядке месившего грязь бурыми сапогами, и ответил:

– Вот в том-то и дело, что я не считаю эти силы здоровыми! Сейчас самые здоровые силы возятся у машин, пашут землю. А вы, Борис Николаевич, отыскали их в лавках Гостиного ряда и на задворках Обираловки…

Атрыганьев куда-то вышел и вскоре вернулся с бюваром в руках. Дал прочесть Мышецкому:

– Вот как оценил деятельность моего союза его императорское величество. Можете убедиться: «Благодарю всех русских людей в Уренске…» И так далее. Читайте сами, князь!

Мышецкий прочел:

«Благодарю всех русских людей в Уренске, примкнувших к Истинно Русскому Союзу. И пусть всегда молитва за Самодержавного Царя будет дня них дороже похвал заграничных газет. Скоро, скоро воссияет солнце правды на Русской земле, и тогда все сомнения исчезнут!»

Возражать императору, конечно, не приходилось, и Сергей Яковлевич захлопнул худосочный бюварчик.

– Только хочу предупредить вас, – напомнил Мышецкий, – что я не допущу даже намека на любой погром… Вы, может, этого погрома и не хотите, но согласитесь: псарь думает о водке, а на псарне лают о плетке!

Он снова посмотрел на портрет старца: «Пожалуй, все-таки – Лампи… Боровиковский не столь пышен и не любит углубления теней». Ему сделалось скучно, и он поднялся, чтобы откланяться.

Атрыганьев придержал его:

– Не уходите, князь. Нельзя же нам так и расстаться, ни до чего не договорившись!

– Но я, Борис Николаевич, не вижу точек соприкосновения!

– Не спешите, князь. Мы вполне можем быть солидарны с вами в вопросе о запашке пустошных земель…

Мышецкий уселся опять, явно заинтересованный, и предводитель вдруг огорошил его словами:

– Да будет известно вам, Сергей Яковлевич, что Урен­ская губерния, вверенная вам русским правительством, уже распродается по кускам за границу…

– Как вы сказали? – вытянулся Мышецкий.

– По кускам, – повторил Атрыганьев. – Самым жирным и сочным. Вот увидите сами, что лучшие наделы будут нарезаны под немца – этого извечного врага русскому человеку, этого извечного пожирателя русского хлеба!

Сергей Яковлевич помедлил:

– Не шантаж ли это?

Атрыганьев возмущенно вскочил, с грохотом отодвинул от себя кресло, забегал по комнате.

– Немецкая экспансия, – выкрикнул он, – стремительно движется на восток! Остзейские провинции и Польшу уже нельзя считать русскими. Вот вам: Крым, Херсонщина, Малороссия и Поволжье (самые плодоносные земли) – уже под пятой немецкого колониста. Теперь не нужно кровавых битв, ежели Россия стала такой непроходимой дурой, что сама покорно ложится под немца!

Мышецкий сидел – как в воду опущенный. Обидно, что возразить черносотенцу было нечем. Земельные спекуляции – при земельном же голоде – давно уже вышли из провинциальных масштабов и перешли в масштабы международные.

Немецкий хуторянин сосет украинский чернозем, кормит хлебом кайзеровского солдата, а нищего русского мужика сгоняют с родных наделов и посылают искать новую землю у черта на куличках!

«Что ответить? – раздумывал Мышецкий. – А ответить надобно, но так, чтобы господин предводитель не счел меня своим союзником…»

– Отчасти вы правы, – согласился он. – Но это, Борис Николаевич, вынужденная необходимость. Правительство идет на сдачу земель в аренду, чтобы укрепить свои финансы. Мало того, колонист привозит технику, а у нас – соха! Колонист укрепляет землю фосфатами, а у нас – г…! Не только немецкий, но и французский капитал настойчиво вторгаются в российскую бухгалтерию…