Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Надо полагать – застрахованы.

– И кем?

– Ну, князь, истинного хозяина салганов вы не доищетесь.

Сергей Яковлевич сказал – прямо в лицо Борисяку:

– Правительство его императорского величества с уважением относится к праву частной собственности и всегда будет стоять на страже частного капитала.

– А тогда – о чем разговор, князь?

Санитарный инспектор повернулся, собираясь уходить.

– Постойте, – задержал его Мышецкий. – Я еще не кончил.

Борисяк остановился, и вице-губернатор договорил, уже не глядя инспектору в глаза:

– И я буду строго преследовать любое нарушение законности. Однако… – Мышецкий выждал с минуту. – Однако я не стану возражать, если эти салганы, как источник заразы в губернии, случайно сгорят от неосторожной искры… Вы меня поняли?

– Но я… – начал было Борисяк.

Сергей Яковлевич поднял ладонь:

– Не надо. У меня с вами никогда не было этого разговора.

Инспектор, слегка побледнев, кивнул. Мышецкий продолжил:

– Человек, имя которого не должно меня интересовать, случайно явится причиной пожара на салганах… Вы отыщете его…

Он мельком глянул на Борисяка и выложил двадцать пять рублей:

– Вот вам деньги, которых я вам никогда не давал, а вы их никогда у меня не брали…

На этом они и расстались. Мышецкий понимал, что на Обираловке найдется много охотников на четвертной билет. Кстати, вспомнив об Обираловке, он вызвал к себе Чиколини и как следует отлаял его, старую бестолочь, за то, что до сих пор продолжается бандитизм на улицах.

Бруно Иванович покаялся, после чего с прискорбием доложил, что околоточный Серый взял у старухи Булдаковой взятку.

– Чем взял? – спросил Сергей Яковлевич.

– Самоваром, – застыдился Чиколини.

Мышецкого даже передернуло:

– Что у него? Чай пить дома не из чего?

– Привычка-с… Что дали – то и взял.

И тяжко вздохнул кандидат правоведения.

– Ладно, – сказал он. – Пусть придет ко мне… Серый!

Серый пришел – здоровенная дубина, под потолок, в шинели по случаю ветра, увешанный регалиями за непорочную службу, которых скопилось на его груди немало.

– А где же самовар? – устало спросил Мышецкий.

Околоточный молчал, только – знай себе – двигал сапожищами да честь отдавал: раз ручкой, два ручкой. А сапожищами – хлоп, еще раз – хлоп!

– Беги за самоваром, сукин ты сын…

Он заставил Серого, не снимая регалий, взять самовар и выйти с ним на площадь перед присутствием.

– Будешь стоять, – велел Мышецкий. – Стой и думай. Ведь это нехорошо: последнее забрал у старухи… Вот и думай!

Серый взял самовар за обе ручки и вышел на площадь. Толпа измывалась над ним, а он все стоял, посверкивая яркой медью, и… думал, наверно? Прикаливало солнышко, люди приходили и уходили. Дворники поливали площадь – забрызгали Серого. Но он даже не пошевелился.

И разбегались от самовара веселые солнечные зайчики…

Мышецкий занимался своими делами. Писал, рассуждал, ругался, мирился, а Серый все стоял на площади как грубое изваяние. После полудня он грохнулся наземь, и, дребезжа по булыжнику, откатился в сторону самовар.

– Что с ним? – удивился Мышецкий.

– Удар, ваше сиятельство.

– Отчего бы это?

– Вечная память, ваше сиятельство…

Чиколини потом, вытирая слезы, принес бумаги: вдова Серого хлопотала о пенсии. Сергей Яковлевич подписал их, просил дело ускорить.

А где-то за спиною клокотали тучи: в Уренске (он уже знал об этом) отзывались о нем не иначе как о лютом звере. И взяточника похоронили, и собрали денег на крест ему, и рыдали над его могилой, а Мышецкого в открытую проклинали.

Сама же старуха Буддакова, за которую он вступился, кричала ему в спину:

– Загубил служивого, ирод окаянный! Чтоб тебе ни дна ни покрышки…

Ото всей этой бестолковщины Сергея Яковлевича все чаще стало тянуть из города в степи. Постепенно поселения, раскинутые на пустошах, становились его любимым детищем. Теперь, когда «самоходы» осели на земле, оставалось только оберегать их от беркутов в вицмундирах, алчущих клюнуть мужика в самое темечко.

Сергей Яковлевич – первым делом – распространил на поселян правила Переселенческого комитета, освобождавшие их на ближайшие три года от налогов. Это кое-кому не понравилось в губернии, но Мышецкий повел себя круто и законно.

Вообще юридическая казуистика, которой он посвятил свои юные годы, приносила свои плоды: Мышецкий свободно сумел доказать, что черное, господа, совсем не черное, – взгляните, пожалуйста, на дополнение к статье 218‑й, там ясно сказано, что это белое…

И его побаивались! Но ничто не могло остановить скандального процесса между супругами Поповыми, и здесь Сергей Яковлевич был бессилен. Додо с бешенством рвалась обратно – в свое титулованное девичество.

«Ах, Додо, Додушка, – печалился Мышецкий не раз. – До чего же ты испоганилась…» А как жалок Петя, упершийся в христианские правила брака.

Консистория сразу же отказала Додо в разводе, и Мелхи-сидеку оставалось только мирить их. Но как он делал это, бесноватый? Мышецкому казалось, что владыка берет жену и мужа – и сталкивает их лбами. Больно ушибленные, они еще больше звереют.

При отправке в степь леса, обещанного поселянам, Сергей Яковлевич случайно нащупал одну язву в делах губернии, а именно – уничтожение последних лесов в северных уездах. Задумав разобраться в этом вопросе, он сначала решил развязаться с Додо и Петей.

– Ближайшие дни я буду очень занят, – сказал он при встрече, – и не смогу уделять вам должного внимания. А потому пригласил вас к себе. Пожалуйста, не топчитесь в передних преосвященного. Этим вы делу не поможете… Додо, скажи, чего ты хочешь?

Сестра, нахохлившись, сидела в кресле.

– Ты же знаешь, – ответила она.

Сергей Яковлевич повернулся к обрюзгшему Попову, в голове которого уже проблескивали ранние седины.

– Петя, а чего домогаетесь вы?

– Вы же знаете, – ответил шурин, – я… люблю! Я и так отказался от многого. Оставьте мне хотя бы право называть себя мужем вашей сестры…

– И вы добьетесь этого. Додо, я призываю тебя к благопристойности… Слушайте! – сказал он. – Слушайте же вы, глупые люди… Я хочу предостеречь вас от ошибок!

Он раскрыл приготовленную к приходу Поповых книжицу:

– Я прочту вам об юридических правах супругов по законам Российской империи… Вот! О прекращении и расторжении браков. Пункт первый: «Брак прекращается сам собою только через смерть одного из супругов…»

И вдруг сестра выбралась из кресла, накинула шаль.

– Ты куда, Додо? – остановил ее Сергей Яковлевич.

– С меня достаточно!

– Сядь, Додо. Я прочту тебе все, чтобы ты поняла, насколько бесполезны твои потуги на развод…

– Нет, – возразила сестра упрямо, – дальше не надо. Прочти только первый…