Абдижамил Нурпеисов - Кровь и пот

Дос все смотрел на саврасую, глотал слюну. Не расслышав Калена, он переспорил:

— Что он говорит? Он пригнал их для езды, что ли?

— Ее-е, а ты думал, на убой? Пошли скорей, выберем коней получше…

Дос не двинулся с места. Рядом с ним остались еще несколько человек. Стояли, поеживались — робели. А в ауле опять поднялась пыль, рыбаки сгоняли коней в гурты, заарканивали. Еламан выбрал себе поджарого буланого конька, накинул петлю и тут же взнуздал его. Еламан оживился, разгорячился, глаза его блестели лихорадочно.

— Эй, джигиты! — закричал он. — Раньше мы были злые, но пешие… Теперь у каждого будет конь…

— Какой толк в конях, когда оружия нет? — хмуро крикнул кто-то в ответ.

Еламан по голосу узнал Доса, смутился на минуту, но тут же справился, опять заблестел отчаянными глазами:

— Дос-ага, были бы кони — оружие будет!.. Ему не дали договорить.

— Управимся с волостным!

— Веди!

— Веди нас!

Еламан подошел к Калену, стал тихо совещаться. Кален кивал головой, клал огромную свою руку на плечо Еламану. Кален опять повернулся к рыбакам.

— Расходитесь! Быстро! Готовьтесь в поход!

Выждав время, Дос подошел сзади к Калену, дернул за рукав. Кален обернулся:

— Ну?

— А Кудайменде после не спросит с нас за этот скот? — Кален опять повернулся к рыбакам.

— Спросит, спросит! На том свете! Ну на этом — навряд ли. А, Еламан?

— Чего ты боишься? — горько спросил Еламан. — Кто у нас не проливал пот и кровь ради его табунов? Так хоть на этот раз рассчитаться с собакой!

Досу стало обидно. Проворно джигиты разобрали всех коней. Досу осталась заезженная кляча, на которой всю зиму пастухи из аула бая пасли овец. Дос хотел ее поймать, но она поворачивалась задом, прижимала уши, брыкалась.

Еламан посмеивался, наблюдая за Досом, когда к нему подошел Мунке.

— Раньше совсем другой народ был, — сказал быстро Мунке. — Каждый о себе думал. Каждому только бы свою шкуру спасти. А теперь вот ты взвалил на себя такую ношу… На кого надеешься?

— На людей, Мунке-ага!

— А кто мы такие, какая в нас опора?

Еламан молчал.

— Ну ладно… Если народ не разбредется — это сила, конечно! А все-таки скажи, что ты думаешь делать?

Еламан задумчиво осмотрелся. «Что думаю делать!.. Что дальше думаю делать?..»— повторил он про себя. Что-то ветер крепчает, что ли? Со вчерашнего дня дует с моря, и море нехорошее, темное. Но он так долго был отлучен от моря, что ему даже сильный ветер был приятен. Так что же он будет делать? Как быть дальше?

На широкой равнине за аулом молодые джигиты, оседлав коней, уже налетали друг на друга, как в бою, размахивали соилами. Им теперь весело, о чем им думать? Как быть дальше — об этом никто не думал… Наверно, все надеются на него, а он на кого? На какое чудо ему надеяться?

Аулы бурлили, и волостной вызвал из уезда солдат. Солдаты с винтовками и пушками вышли из Челкара и сейчас где-то в пути. Идти против волостного — значит идти против царя. Выходит, с какой-то сотней безоружных джигитов он собирается подняться на царя?

— Ты только молчи, Мунке, — тихо сказал Еламан. — Дела неважные…

Он опять подумал, как бы побыл глубоко в себе.

— Может, будет у нас неудача, все может статься, Мунке-ага! Но даже если меня снова в кандалы, я не переменюсь, вот увидишь… Теперь мне другой дороги нет!

— Ну, чему быть, того не миновать! К вечеру тронемся. Поднимем все аулы на джайляу.

— Н-да… Теперь-то уж не повернешь назад.

— Да, Еламанжан, хотел тебе сказать… Ты бы заехал по дороге к Суйеу. Сына бы поглядел. Да и старик тебя любит, ждет. Из-за тебя и дочь свою проклял, видеть не хочет.

Сердце у Еламана уже запеклось, стерпел, ничего не сказал о жене, стал глядеть на ревущее под обрывом море. Потом оглянулся, посмотрел на равнину за аулом. Ошалевшие от радости джигиты все еще налетали друг на друга, с треском бились соилами. Эх, джигиты! С соилами — против винтовок и пушек…

Не глядя друг на друга, Еламан и Мунке пошли к аулу. В ауле был большой шум. Перед домом Доса собралась толпа, все кричали, махали руками. Но пронзительней всех кричала Каракатын.

— Вот черт! Опять что-то натворила эта баба! — сказал Еламан, невольно прибавляя шагу.

Оказалось, Каракатын пырнула ножом жирную савраску. Хозяин саврасой в это время спокойно сидел дома, пил чай. Услыхав предсмертное ржание кобылки, он выскочил на улицу:

— Что ж ты наделала, окаянная баба! Я же теперь без коня остался!

— Ой, да будь ты проклят! Мало, что ли, у Кудайменде коней? Всем хватит! Что мне, не попробовать кусочка мяса от целого табуна коней? — вопила Каракатын.

Джигит, оставшийся без коня, взялся было возить Каракатын, но, увидев Еламана, бросил, подбежал:

— Что теперь делать, Ел-ага?

— Черт ее знает, что за баба! Ну ничего, найдем еще коня. А мясо разделите…

— Что-о? Чего тут делить-то? — закричала Каракатын. — И кобылка-то тощая, мне самой мало!

— Ну, Мунке-ага, выступаем…

— Счастливого вам пути! Да озарит ваш путь благословение бога!

— Аминь! — пропел ладонями по лицу Еламан.

Готовые к походу, приодевшиеся джигиты сели на коней. Приладили поперек соилы и дубинки. Джигит, оставшийся без коня, сел позади товарища и вместе со всеми отправился в великий поход повстанцев.

В одиночестве сидел Еламан на холме. Около трехсот его джигитов недавно спешились у подножия холма. Вечерело, и все сразу принялись разводить костры, готовить еду. Ломали хворост, вздували огонь, развязывали дорожные мешки. Еламан походил, походил между людьми, потом накинул на плечи верблюжий чекпен и поднялся на вершину холма.

Закат гас, наступала темнота. Ветер утих, облака к ночи сбились, обложили небо, но грозы вроде бы нельзя было ждать. Ночь приходила теплая, душная, пищали комары, по восточному горизонту перекатывались зарницы. Еламан поглядывал на небо, на облака, но чувствовал ночь как-то отдаленно, отдельно от себя.

Снизу доносились оживленные голоса. В одном месте собрались молодые джигиты, балагурили, шутили. В другом— пели. Некоторые джигиты, потеряв в темноте товарищей, ходили, окликали их. Один особенно был настойчив, бродил между костров, кричал:

— Ербоз… Ербоз! А Ербоз? Эй, джигиты, случаем, в ваши глаза не попадался Ербоз?

— В глаза? Иди загляни в мои глаза, может, найдешь… Загоготали. Еламан тоже улыбнулся. «Ербоз?.. Разве у меня есть такой джигит? Или по пути присоединился? Эх, как они все-таки беспечны!»

Люди скоро перестали бродить, собрались возле костров. Костры то слабели, то опять разгорались — подбрасывали хворост. Свет выхватывал из темноты сумрачные фигуры, и Еламан, напрягаясь, различал, узнавал некоторых. Вон сидит черный рябой Кален, рассказывает что-то, все смеются, будто и не будет завтрашнего дня. Вон кто-то подъехал…