Сигрид Унсет - Крест

Да и она сама – Кристин знала, что у нее самой немного теперь осталось друзей в родном краю…

Кристин выпрямилась во весь рост в своем домотканом зеленовато-буром кафтане и заслонила рукой глаза от золотого потока закатного солнца…

На севере виднелась полоска долины с серебристо-зеленой лентой реки, а дальше одна за другой теснились горные кручи с мутно-желтыми от камней и лишайника склонами, и где-то вдали, среди расселин и провалов, их снеговые вершины сливались с облаками. Прямо перед ней гора Рост выдвинула одно колено вперед, тесня долину. Логену приходилось здесь круто изгибать свое русло; до нее доносился снизу глухой ропот реки, пробивавшей себе путь в глубоком ущелье, где она прыгала с уступа на уступ, пенясь и кипя. А над замшелым склоном утеса синели вдали две широкие горы, которые отец Кристин сравнивал с женскими грудями.

Нет, нехорошо, непривольно здесь Эрленду, здесь он не может дышать…

На этом самом горном склоне, только чуть дальше к югу, ближе к родным местам, она встретила однажды в детстве горную деву.

Красивый, застенчивый и ласковый ребенок с густыми шелковистыми волосами и круглыми, нежными и румяными щечками… Женщина закрыла глаза, подставляя загорелое лицо потоку солнечного света. Будь она теперь молодой матерью с сосками, набухшими от молока, и с сердцем, только что освободившимся от бремени, обновленным и щедрым, как свежераспаханная земля, – тогда все может статься… Но такой, как она, не грозит никакая опасность. Троллям не придет в голову заманивать ее к себе. Горному королю вряд ли вздумается надеть золотой убор невесты на такую худую, изможденную женщину. И Хульдра не захочет приложить своего младенца к ее иссякшей груди. Она казалась себе такой же высохшей и жесткой, как старый корень ели под ее ногами, цепко обвившийся вокруг камней. Она с силой топнула по нему башмаком.

Два малыша, которые уже давно возились подле матери, тотчас повторили ее движение, изо всех сил затопали ногами по корню, а потом с любопытством спросили:

– Почему вы так сделали, матушка? Опустившись на землю, Кристин положила на колени цветы и стала ощипывать и стряхивать в корзину распустившиеся чашечки медвежьего уха.

– Потому что ботинок жмет мне в пальцах, – наконец ответила она тогда, когда дети уже давно занялись другим делом. Но они нисколько не удивились – они привыкли, что мать часто не слышит, когда к ней обращаются, или вдруг, очнувшись, отвечает тогда, когда они совсем забыли, о чем спрашивали.

Лавранс помогал матери обрывать головки. Мюнан не хотел отстать от брата, но только портил хрупкие венчики. И мать безмолвно, не гневаясь, по-прежнему погруженная в свои мысли, отобрала у него цветы. Соскучившись, мальчики затеяли игру, а потом подрались, стегая друг друга ощипанными стебельками, которые мать отбрасывала в сторону.

Они барахтались у материнских колен. Кристин любовалась двумя круглыми русыми головками. Пока еще между ними было большое сходство, у обоих почти один и тот же оттенок темно-русых волос, но по каким-то едва заметным, почти неуловимым приметам мать уже знала, что они вырастят совсем разными. Мюнан будет похож на отца": у него такие же синие глубокие глаза и густые шелковистые волосы, которые мягкими волнами и завитками лежат на головке; с годами они станут черны как смоль. Детское личико с пухлыми щечками, которые она так любит сжимать в ладонях, ощущая их нежную округлость, вытянется и удлинится, когда он станет чуточку старше. У него будет отцовский высокий и узкий лоб с впалыми висками, прямой, резко очерченный треугольник носа с тонкой переносицей и красивыми трепещущими ноздрями, который уже определился на лице Ноккве и явственно наметился у близнецов.

У Лавранса в младенчестве были светлые, как лен, шелковистые кудрявые волосы. Теперь они стали цвета лесного ореха, но на солнце отливают золотом. Они все еще блестящие и мягкие, но уже не такие шелковистые, как прежде, к тому же они стали гуще. И, перебирая их пальцами, она чувствовала, какой плотной шапкой они лежат на его голове. Лавранс походил на нее самое. У него были серые глаза, круглое лицо с широким лбом и круглый, мягко очерченный подбородок. Она знала, что, и достигнув возмужалости, он останется белолиц и румян точно кровь с молоком.

У Гэуте тоже был румянец во всю щеку. Этот мальчик удивительно походил на ее отца: те же мягкие очертания слегка удлиненного лица, темно-серые глаза и копна блестящих белокурых волос.

Только в Бьёргюльфе она не могла уловить сходства ни с кем из своей родни. Он был самый рослый из ее сыновей, широкоплечий, плотный и мускулистый. Черные как вороново крыло волосы круто вились над низким, широким и белым лбом. Глаза были темно-синие, но совсем без блеска, и мальчик сильно щурился, всматриваясь вдаль. Она не заметила, когда это у него началось, потому что всегда выходило так, что этому сыну она уделяла меньше всего заботы. Не успел он появиться на свет, как его отняли от материнской груди и отдали кормилице, а одиннадцать месяцев спустя у Кристин уже родился Гэуте, который первые четыре года своей жизни все время хворал. Она еще не оправилась после рождения близнецов и ходила едва живая, с болями в пояснице, как ей снова пришлось возиться с больным Гэуте, таскать большого мальчика на руках, и она не успевала даже взглянуть на новорожденных, разве когда Фрида приносила ей Ивара, который, проголодавшись, поднимал крик; тогда она давала ему грудь, – но тут снова начинал кричать Гэуте. «Я не могла, пресвятая дева Мария, ты ведь знаешь, я была не в силах заботливей нянчить Бьёргюльфа… Да и ему самому было больше по нраву, когда его оставляли в покое, он любил все делать по-своему, рос своенравным и несловоохотливым, и, казалось, ему досаждало, когда мать пыталась приласкать его». Она думала, что Бьергюльф самый выносливый из ее сыновей: он напоминал ей маленького черного упрямого бычка…

Но постепенно она поняла, что у него неладно с глазами. Когда Бьергюльф и Ноккве жили в монастыре в Тэутре, монахи пытались его лечить, но это, как видно, не помогло…

Он становился все более замкнутым. Все попытки сблизиться с ним терпели неудачу. Она заметила, что это не удается и отцу. Бьёргюльф, единственный из ее сыновей, не расцветал, точно луг под лучами солнца, когда Эрленду приходило в голову заняться им. Только с Ноккве Бьергюльф держал себя по-иному, но когда мать пыталась говорить со старшим сыном о его брате, он всякий раз уклонялся от разговора. Быть может, и Эрленду в этом повезло не больше, чем ей… Хотя Ноккве так беззаветно любит отца…

Что говорить! Взглянув на детей Эрленда, сразу можно было сказать, кто их отец… Когда она в последний раз ездила в Нидарос. она видела этого младенца из Ленсвика. Во дворе собора Спасителя она столкнулась с господином Бордом, За ним шествовала целая процессия мужчин, женщин и челядинцев. Одна из служанок несла на руках младенца. Когда она поравнялась с Кристин, Борд, сын Осюльва, учтиво и невозмутимо приветствовал ее. Жены с ним не было…