Колин Маккалоу - Песнь о Трое

Стена воды навалилась на меня, словно оползень. Даже Аякс или Геракл не смогли бы ей противостоять. А, вот! Ветка вяза над водой! Я прыгнул к ней. Мои пальцы схватились за листья, и я с огромным усилием подтянулся на несколько ладоней вверх, пока не нащупал твердое дерево; ветка согнулась под моей тяжестью, и я снова погрузился в поток.

На мгновение берег навис надо мной, словно выросшая у бога водяная рука, а потом он обрушил ее мне на голову со всей яростью, на которую был способен. Я вдохнул побольше воздуха, прежде чем мир вокруг превратился в жидкость. Сила, намного превосходившая мою, толкала меня и тянула во все стороны сразу. Моя грудь готова была разорваться, обе руки вцепились в ветвь вяза; в агонии я подумал о солнце и небе, и сердце мое рыдало от горькой иронии — меня победила река. Я растратил слишком много сил, скорбя о Патрокле и круша троянцев, а железные доспехи сулили мне смерть.

Я взмолился дриаде, домом которой был вяз, но вода перекатывалась над моей головой с прежней силой; потом дриада, а может быть, нимфа, услышала меня, и моя голова поднялась над поверхностью. Я жадно глотал воздух, моргая, удалял воду Скамандра с ресниц и осматривался. Берега, которого я должен был вот-вот коснуться, больше не было. Я покрепче ухватился за вяз, но дриада меня покинула. Размыв остатки берега, вода оголила могучие корни старого дерева. Мое тело в железных доспехах оказалось для него дополнительным грузом. Масса ветвей и листьев накренилась, и вяз рухнул в реку с гневным урчанием, потонувшим в реве потока.

Я продолжал держаться за ветку, гадая, хватит ли у Скамандра сил снести все это вниз по течению. Но вяз остался на месте, окунув ветви в воду и превратившись в плотину, которая задерживала обломки, плывущие к нашему лагерю и мирмидонским укреплениям. Тела сбивались в кучу, цепляясь за его громаду, словно коричневые цветы с темно-красными чашечками, пурпурные гребни вплелись в зелень листвы, руки покачивались на воде, белые, отвратительные и бесполезные.

Я отпустил ветку и побрел к берегу, который хотя и стал ниже после того, как его размыло, но все же был достаточно высок. Снова и снова неумолимый поток утягивал меня на глубину, разрывая ненадежное сцепление моих ног со скользким речным дном; снова и снова моя голова уходила под воду. Но я отвечал ударом на удар, все ближе подбираясь к цели. Мне даже удалось ухватиться за пучок травы, только для того, чтобы увидеть, как он выдирается из пропитанной влагой почвы. Я ушел под воду, забарахтался, встал прямо и потерял надежду. Земля размытого скамандрского берега темными струйками просочилась у меня между пальцами, я воздел руки к небу и взмолился повелителю мира:

— Отец, отец, позволь мне жить до тех пор, пока я не убью Гектора!

Он услышал меня. Он ответил мне. Его внушающая трепет голова внезапно склонилась надо мной, выглянув из бесконечных небесных далей; несколько кратких мгновений он любил меня настолько, чтобы простить мне мой грех и мою гордость, помня, может быть, только о том, что я был сыном его внука Эака. Я ощутил его присутствие всем своим существом, и мне показалось, что я увидел мимолетную тень его исполинской руки, мелькнувшую по реке. Скамандр вздохнул, покоряясь силе, правившей богами так же, как и людьми. Только что я готовился умереть, но вдруг вода зажурчала у моих щиколоток, и мне пришлось отпрыгнуть в сторону — вяз упал в грязь.

Противоположный, более высокий берег обвалился; Скамандр растратил свою силу, набросив на равнину тонкий водяной покров, серебряный дар, который истомившаяся жаждой почва выпила одним жадным глотком.

Я, шатаясь, выбрался из реки и обессиленно сел на затопленную траву. Колесница Феба над моей головой уже проехала свой зенит, мы сражались уже половину его пути по небесному своду. Гадая, где сейчас моя армия, я вернулся к реальности с чувством стыда — так велика была во мне страсть к убийству, что я совершенно забыл про своих воинов. Неужели я так никогда ничему и не научусь? Или страсть убивать — это часть безумия, которое я, без сомнения, унаследовал от матери?

Раздались крики. Ко мне приближались мои мирмидоняне, а вдалеке Аякс выстраивал свое войско. Повсюду ахейцы, и ни одного троянца. Широко улыбаясь Автомедонту, я вскарабкался на свою колесницу.

— Отвези меня к Аяксу, дружище.

Он стоял, держа в огромной руке копье, мечтательно глядя перед собой. Я сошел с колесницы, с меня все еще стекала вода.

— Что с тобой произошло?

— Соревновался в борьбе с богом Скамандра.

— Что ж, ты победил. Он выдохся.

— Сколько троянцев уцелело в нашей засаде?

— Не много. — Он говорил тихим голосом. — Нам с тобой на пару удалось убить пятнадцать тысяч. Может быть, столько же смогло вернуться в армию Гектора. Ты хорошо поработал, Ахилл. В тебе есть такая жажда крови, какой не дано даже мне.

— Я предпочел бы твою любовь своей страсти.

— Пора возвращаться к Агамемнону, — сказал он, не поняв меня. — Сегодня у меня тоже есть колесница.

Я поехал вместе с ним в его колеснице (хотя вернее было бы назвать ее повозкой, ведь у нее было четыре колеса), а Тевкр встал в мою колесницу с Автомедонтом.

— Что-то подсказывает мне, что Парис приказал открыть Скейские ворота. — Я указал на стены.

Аякс зарычал. Когда мы подъехали ближе, стало ясно, что я был прав. Скейские ворота были открыты, и армия Гектора, преследуемая Агамемноном, прорывалась внутрь, мешая самой себе из-за количества троянцев, сгрудившихся у входа. Я искоса взглянул на Аякса и оскалил зубы.

— Забери их Аид, там Гектор! — прорычал он.

— Гектор — мой. У тебя была возможность поквитаться с ним.

— Знаю, маленький братец.

Мы заехали в гущу войск Агамемнона и отправились его искать. Как обычно, стоит рядом с Одиссеем и Нестором. Хмурится.

— Они закрывают ворота, — сообщил я.

— Гектор набил туда столько народу, что у нас нет никакой надежды отогнать их или взять ворота штурмом. Большинство успело зайти внутрь. Два отряда намеренно оставлены снаружи, защищают вход. Диомед скоро заставит их подчиниться.

— А что сам Гектор?

— Внутри, наверно. Никто его не видел.

— Трус! Он знал, что я ищу его!

Подходили остальные: Идоменей, Менелай, Менесфей и Махаон. Вместе мы стали наблюдать, как Диомед приканчивает тех, кто остался снаружи, — разумные мужи, ибо они сразу сдались, как только поняли, что им не миновать смерти. Сочувствуя их мужеству и дисциплине, Диомед взял их в плен, вместо того чтобы убить. Потом, ликуя, он направился к нам.

— У Скамандра они потеряли пятнадцать тысяч, — сказал Аякс.

— Тогда как мы потеряли не больше тысячи, — заявил Одиссей.

Отдыхающие позади нас воины громко вздохнули, а с вершины смотровой башни раздался крик, исполненный такой страшной муки, что мы перестали смеяться.