Колин Маккалоу - Песнь о Трое

Его лицо вспыхнуло от радости.

— Тогда я стану царем Трои!

Я рассмеялся:

— К тому времени, как выкуп будет собран, Трои не станет и править будет нечем. Мы намерены сровнять это место с землей и продать всех жителей в рабство. Думаю, разумнее всего тебе будет уехать куда-нибудь подальше.

Я опустил секиру.

— Вставай. Пойдешь рядом, нагой и в цепях.

Он зарычал, но сделал то, что ему было велено, не причинив мне никаких неприятностей.

Один из мирмидонян пригнал мою колесницу по горящим, пылающим улицам. Я нашел несколько веревок, вывел женщин из их комнаты и связал их первыми. Эней дал себя связать без борьбы, он сам протянул мне руки. Затем я сказал Автомедонту, чтобы он выезжал из крепости и ехал к Скейским воротам. Начинался грабеж, неподходящее занятие для сына Ахилла. Кто-то привязал тело Приама к задней перекладине колесницы, как когда-то к ней было привязано тело Гектора. Мертвого царя Трои поволокли по булыжникам, а рядом шагали трое живых пленников. Голова Приама была насажена на Старый Пелион, серебряные волосы и борода пропитались кровью, черные глаза были широко открыты, в них застыло неизбывное горе. Невидящим взглядом он смотрел на горящие дома и горы трупов. Маленькие дети плакали и тщетно звали своих матерей, женщины метались, обезумев, в поисках младенцев или убегали от воинов, помешанных на насилии и убийстве.

Сдерживать армию было бесполезно. В день своего триумфа воины выпустили из себя всю свою злобу за десять лет жизни на чужбине, за погибших товарищей и неверных жен, всю ненависть ко всему троянскому, будь то человек или вещь; они рыскали по окутанным дымом переулкам, словно звери. Я нигде не видел Агамемнона. Возможно, я так торопился покинуть город отчасти и потому, что не хотел встречаться с ним в этот день, день полного разорения Трои. Это была его победа.

Когда я отъехал недалеко от крепости, из боковой улочки появился Одиссей и приветственно замахал мне рукой:

— Уже уезжаешь?

Я уныло посмотрел на него:

— Да, так быстро, как только могу. Мой гнев прошел, а желудок оказался не таким крепким.

Он указал на голову царя:

— Вижу, ты нашел Приама?

— Да.

— А кто это еще у тебя там?

Он оглядел моих пленников и отвесил Энею преувеличенно вежливый поклон.

— Я вижу, ты взял Энея живым. А я-то был уверен, уж кто-кто, а он живым не дастся.

Я бросил на дарданца быстрый презрительный взгляд.

— Он все это время спал, как младенец. Я нашел его в чем мать родила, он храпел на своем ложе, когда остальные сражались.

Одиссей закатился смехом; Эней напрягся от ярости, мускулы у него на руках заходили, силясь разорвать веревку. Я вдруг понял, что выбрал для Энея самую унизительную судьбу. Он был чересчур горд, чтобы покорно терпеть насмешки. В тот момент, когда я разбудил его, он думал только о троянском троне. Теперь же он начинал понимать, что навлек на себя, сдавшись в плен: оскорбления, презрительные насмешки, бесконечные рассказы о том, как он валялся пьяным, когда все остальные сражались.

Я отвязал старуху Гекабу и толкнул ее вперед. Она выла без передышки. Я вложил конец связывавшей ее веревки в руку Одиссея.

— Подарок, только для тебя. Ты ее знаешь, это Гекаба… Возьми ее и отдай Пенелопе в служанки. Она добавит твоему скалистому острову блеска.

Он изумленно заморгал:

— Неоптолем, в этом нет нужды.

— Одиссей, я хочу, чтобы ты ее взял. Если я оставлю ее себе, Агамемнон все равно отберет ее. У тебя же он требовать ее не посмеет. Пусть еще чей-нибудь дом кроме Атреева сможет похвастаться высокородным пленником из Трои.

— А что ты сделаешь с молодой? Ты знаешь, это ведь Андромаха.

— Да, и она моя по праву.

Я наклонился и зашептал ему в ухо:

— Она хотела пойти к своему сыну, но я знал, что это невозможно. Не знаешь, что стало с сыном Гектора?

На мгновение от него повеяло холодом.

— Астинакс мертв. Его нельзя было оставить в живых. Я сам нашел его и сбросил с башни крепости. Должны умереть все: сыновья, внуки, правнуки.

Я сменил тему:

— Вы нашли Елену?

Он оглушительно расхохотался.

— Нашли, а как же!

— Она умерла?

— Умерла? Елена? Юноша, она родилась, чтобы дожить до глубокой старости и умереть на своем ложе под рыдания детей и слуг. Ты можешь представить себе, чтобы Менелай убил Елену? Или позволил Агамемнону приказать ее убить? Боги, он любит ее намного больше, чем самого себя!

Он успокоился, но продолжал пофыркивать.

— Мы нашли Елену в ее покоях, в окружении кучки стражников, а Деифоб был готов убить первого же ахейца, который появится на пороге. Менелай был похож на разъяренного быка. Он один расправился с троянцами и даже этого не заметил. Мы с Диомедом были всего лишь зрителями. Наконец остался только Деифоб, и они хотели устроить поединок. Елена стояла в стороне, голова поднята, грудь вперед, глаза — словно два солнца. Красивая, как Афродита! Неоптолем, поверь, никогда не родится женщина, достойная даже держать ей лампу! Менелай хотел биться, но поединка не получилось. Елена подоспела первой и вонзила Деифобу кинжал между лопаток. Потом упала на колени, подставив грудь:

— Убей меня, Менелай! Убей меня! Я не заслуживаю того, чтобы жить! Убей меня сейчас же!

Конечно же, он ее не убил. Один взгляд на ее груди, и все было кончено. Они вышли из комнаты вместе и даже не посмотрели в нашу сторону.

Я не выдержал и тоже засмеялся:

— О, какая ирония! Подумать только, вы десять долгих лет сражались с оравой племен, чтобы увидеть, как Елена умрет, и все только для того, чтобы посмотреть, как она возвращается домой в Амиклы свободной — и все еще царицей!

— Что ж, смерть редко приходит туда, где ее ждут, — произнес Одиссей.

Его плечи поникли, и я впервые увидел в нем мужа, чей возраст приближался к сорока годам, кто чувствовал тяжесть лет и изгнания и кто, при всей своей любви к интригам, хотел лишь вернуться домой. Он попрощался со мной и пошел прочь, ведя за собой воющую Гекабу, и исчез в переулке. Я кивнул Автомедонту, и мы направились к Скейским воротам.

Упряжка медленно брела по дороге, ведущей к берегу, Эней с Андромахой шли позади, тело Приама волочилось по пыли между ними. Въехав в лагерь, я миновал мирмидонские укрепления, переправился через Скамандр и поехал по тропинке, которая вела к гробницам.

Когда лошади не смогли идти дальше, я отвязал тело Приама от перекладины, накрутил веревку себе на левую руку и потащил тело мертвого царя к двери усыпальницы своего отца. Я поставил Приама на колени в позу просителя и вогнал древко Старого Пелиона в землю, завалив основание камнями, чтобы получилась маленькая пирамида. Потом повернулся, чтобы бросить взгляд на стоявшую на равнине Трою, на ее дома, над которыми к хмурому небу взвивались языки пламени, на проем ворот, открытых, словно рот мертвеца, тень которого улетела в необъятный мрак подземного царства. А потом наконец-то я оплакал Ахилла.