А. Буровский - Вся правда о российских евреях.

Об одной русской семье рассказывается, что отец, воевавший на стороне Деникина, убивает одного из своих сыновей, воюющих у красных, а потом второй сын добирается до отца и «кончает папашу». «А у стены, у этого жалкого провинциального фотографического фона, с цветами и голубями, высились два парня – чудовищно огромные, тупые широколицые, лупоглазые, застывшие, как на ученье, два брата Курдюковых – Федор и Семен»30.

Слово «аристократ», и даже «принц» повторяется у Бабеля в нескольких местах, но всегда только по отношению к евреям. Ни один русский и никогда ни в одном из рассказов Бабеля не назван аристократом. Ни один. Даже Александр III для Бабеля не кто иной, как «детинушка», а члены его семьи вызывают откровенное раздражение и отвращение.

О русских и о евреях в «Конармии» говорится даже в разных выражениях, как о представителях разных видов.

Но можно подумать, Бабель один такой! Вот творение человека то ли с американским именем, то ли с собачьей кличкой Джек, а по фамилии Алтаузен:

Зрелище князя Пожарского, стоящего за прилавком на Нижегородской ярмарке, радует необычайно. Оно заставляет вспоминать все о том же – что мы для наших… скажем мягко – для наших нелюбителей настолько отвратительны, что уже нет сил разбираться – кто тут профессиональный воин, а кто торговец. Что еще интересно – это видение русских исключительно как торгашей. Видимо, представление «чужого» в виде торгаша вообще характерно для народов Российской империи: так представляют и евреев, а теперь еще и кавказцев.

А вообще анализировать текст даже не хочется – так все конкретно в нем рельефно, завершенно, что просто никаких слов нет.

Стоит перечитать и творения Д. Хармса, в которых описывается Иван Сусанин. Какое высокомерное отвращение во всех этих «бояринах Кувшегубах», в поедании Иваном Сусаниным собственной бороды, в окрике «гляди, яко твоя брада клочна». Даниил Хармс буквально давится от смеха просто потому, что описывает русский XVII век – но если для Загоскина и Карамзина это век интересный и романтичный, то для него – нелепый, дикий и неприятный.

По-видимому, люди такого типа особенно часто оказывались в рядах палачей русского народа – просто в силу душевной склонности резать таких отвратительных типов, подобных стаду платяных вшей.

Впрочем, русофобия вообще была частью официальной политики СССР до Сталина. Луначарский не где-нибудь, а в одном из своих циркуляров писал с предельной обнаженностью: «Нужно бороться с этой привычкой предпочитать русское слово, русское лицо, русскую мысль…» Как говорится, коротко и ясно.

Прямо как в стихах уроженца Житомира Александра Ильича Безыменского:

Как же тут не порадоваться, что эта отвратительная страна

В первые двадцать лет советской власти полагалось считать, что Россия погибла, убита коммунистами, и радоваться по этому поводу. Радость выражали, конечно же, не одни евреи. Маяковский вон тоже ликовал, что красноармеец застрелил Россию, жирную торговку, но очень уж заметно, кто лидирует в рядах этих ликующих.

Причем это противостояние России и «нового общества», СССР, не только не скрывалось, но всячески рекламировалось и политически обыгрывалось. В стихотворной пьесе А. Безыменского «Выстрел» есть такой диалог:

Демидов:

Демидов выходит на авансцену. Большой барабан начинает бить слабо, все громче, громче.

Напомню, что «Белая гвардия» печаталась в 1924-1925 годах, а «Выстрел» вышел в 1930 году. Перед нами – совершенно откровенная полемиках Булгаковым.

Насколько образ военного врача Алексея Турбина соответствует удару ломом в спину или организации погромов, пусть судит сам читатель. Хорошо, что А. Безыменский, в отличие от большинства тех, с кем он начинал, дожил до 1970-х. Его продолжали хвалить32, награждали и продвигали, хотя большую часть поэтических произведений 1920-1930-х годов никогда не перепечатывали.

Но он жил. Физически жил. Это радует.

Нет-нет, не надо видеть в словах автора ни неуместной иронии, ни проявление христианского милосердия. Любые христианские чувства совершенно неуместны к Безыменскому и Багрицкому.

Я очень рад, что Безыменский дожил до публикации «Мастера и Маргариты» (1966 год), до переизданий «Белой гвардии» и «Бега». До времени, когда с грохотом рушилось все, что он создавал всю жизнь. Как плохо ему было в последние годы! Как страшно! Жаль, что он не прожил еще лет 10 или 20.

Ужас перед тем, что сделали с моим народом, сделал меня злым, жестоким человеком. Поэтому я и радуюсь, если наш (и тем самым мой личный) враг доживает до своей полной, уже окончательной гибели. До крушения всего, во что он вложил свою подлую, поганую душонку.

…Но в первые пятнадцать-двадцать лет русофобы, такие, как И. Бабель, А. Безыменский и Д. Алтаузен, были востребованы своим государством.

Завывания двух коммунистических ведьм мы уже слышали, а ведь и у Надежды Мандельштам и у Евгении Гинзбург было немало времени подумать, вспомнить, оценить происходящее. То, что мы слышали, прокричали не восторженные гимназистки, «пошедшие в революцию», а высказали взрослые и даже не очень молодые дамы. Видимо, эти вопли про «Хорошо!» и «Весело!» отражают некую продуманную точку зрения.

Теперь имеет смысл послушать речь еще более активного и еще более заслуженного участника событий. Так сказать, услышать речь мужчины того же круга. Тем более, эти комведьмы не участвовали в воспитании новых советских поколений, их книг в СССР как бы и не существовало. А вот человек, которого мы сейчас послушаем, издавался и читался. А кое-кем и почитался.