Владимир Григорьев - Григорий Шелихов

Из таких временных лагерей на месте промыслов на побережье возникали впоследствии постоянные укрепленные селения: крепость Александровская в устье реки Нучагак, Георгиевская и Николаевская на берегу Кенайского полуострова, Воскресенская при входе в Чугацкий залив, Константина и Елены на острове Хтагил в заливе Нучек, селенье в Якутате у мыса Яктага, селенье у горы Доброй Погоды, «столица» русской Америки — Ново-Архангельск на острове Ситха и, наконец, селенье и форт Росс на реке Славянке в заливе Сан-Франциско. На больших реках внутри страны — на Квихпахе, [12] Юкон. Кускоквиме, Танана, Атна [13] Купер-ривер (Медная)). — появились русские одиночки. Они годами жили и вели торговлю как представители компании. На месте этих одиноких, далеких от поселений хижин в наше время возникли города Нулато и др., с электрическим освещением и комфортабельными барами, где строганину юколы, вяленой рыбы, основную пищу первых и давних русских засельщиков, подают только к пиву в виде специфической туземной закуски…

Правителю Баранову будущее края представлялось только в двух многозначащих словах: «Российская Америка», и этому будущему, веря в признание потомства, он беззаветно отдавал все свои силы.

Ночь была полна таинственной и невидимой человеческому глазу жизни. В лесу, окаймлявшем берег и разбитый на нем лагерь, несколько раз встрепенулись вороньи стаи, как будто чем-то встревоженные. Американский певчий ворон «какатотль» с незапамятных времен привык к тому, что всякое скопление людей дает отбросы. Какатотль нес обязанности санитара не только в поселках, но и при промысловых партиях, располагаясь ночевать в ближайшем соседстве, на деревьях и скалах.

«Умная птица ворон, — подумал Баранов, услышав воронье карканье. — Навыкла от человека жить и его, мертвого, склюет и схоронит… Чего бы это они встревожились? Не иначе, рысь подбиралась…»

Мысли об опасности, подстерегающей человека в этих краях на каждом шагу, в этот раз не тревожили правителя. Самый опасный враг, зубастый капер Кокс, размышлял Александр Андреевич, «скончался во благовременье». Корабли в море, селения и промышленные на побережье в безопасности, и моего дома в Павловской гавани никто не потревожит, и Анка…

Поймав себя опять на мысли об Анке, правитель невольно проронил в тишине:

— Все туда же… седина в бороду, бес в ребро! — оглядел чуть видную в темноте фигуру караульного у середины рогатки и пошел к себе, в большую барабору.

Нащупав «постель» — брошенные в углу шкуры, правитель скинул на них плащ и начал снимать сюртук. Под сюртуком, всегда застегнутым поверх пуховой рубашки, правитель носил легкую булатной стали кольчужку златоустовской работы. В прошедшем году при выборе места под Воскресенскую крепость Баранов с небольшим отрядом напоролся в лесу на индейскую засаду. Индейцы, сидевшие в засаде, видали своими глазами, что стрела, ударившая в сердце правителя, упала к его ногам, а он, оправившись от толчка, поднял ее, сломал о колено, и, пораженные суеверным страхом, индейцы бежали. Златоустовские кольчужных дел мастера, отец и сын Елфимовы, помогли великому русскому тойону стать неуязвимым.

Александр Андреевич хотел было на ночной отдых снять кольчугу, но раздумал и опустился на постель. Засыпая, вспоминал рассказы Мора о далекой Индии, о белых в золотых попонах слонах на улицах Бенареса, о таинственных магах, мановением руки подымающих в воздух прекрасных спящих девушек…

Сон оборвался на стремительном падении в неожиданно раскрывшуюся ревущую и клокочущую бездну… Леденящий душу вой неведомых зверей, дикие крики алеутов, неистовая ругань, выстрелы, беготня сотен человеческих ног, вспышки огня, просвечивающие через затянутые пузырем окна, прервали радужные сны Баранова.

Правитель вскочил и прежде всего изо всех сил ущипнул себя за руку: не спит ли он и в сонном кошмаре переживает адский конец прекрасных видений? Не по мертвому ли Коксу справляет дьявольские поминки нечистая сила?

Но через мгновение, стряхнув остатки сна, Александр Андреевич увидел, как пламя, охватившее ближайший к лесу сруб, осветило мрак в избе и отчаянное положение людей лагеря, захваченных врасплох нападением врага. В двери яростно колотили прикладами и кулаками растерявшиеся люди.

Баранов, ощупав на себе кольчужку, накинул на нее через голову меховую рубашку, напялил покрепче картуз… «Не в белье же дуром показываться», — подумал правитель и, отвалив деревянный засов дверей, появился перед людьми, как всегда спокойный и уверенный.

— Не глухой и не слепой, все вижу и слышу… Чего оголомшели? Не знаете, что американцы криком воюют? — сказал он, зорко вглядываясь и ища в толпе нужных людей.

Территория острожка была запружена сбежавшимися из шалашей алеутами, «которые, — как позже писал об этом событии Баранов Шелихову, — теснясь в нашем стане, отнимали действие рук». Из загоревшегося сруба выкатилась в дымившихся парках кучка русских добытчиков, вынося на руках короткорылый единорог на деревянном лафете, бомбические ядра для стрельбы на картечь и мешки с пороховыми картузами.

— Острогин! Федя! Станови единорог в воротах! — закричал одному из добытчиков Баранов и впереди толпы одушевленных «его появлением людей бросился сам к воротам, самому слабому месту лагеря, перед которыми собралась, беснуясь и кривляясь в невиданном доселе одеянии, огромная толпа нападавших.

На колошах были надеты один на другой три-четыре куяка, панциря из плетеной древесины, и поверх их толщиной в палец пестро раскрашенные плащи из лосиной кожи.

Головы колошских воинов защищали огромные шишаки с изображениями на них морд, пастей и голов чудовищных животных суши и моря. В таком боевом убранстве, с лицами, изуродованными черно-белой татуировкой, оглушая противника неслыханным ревом, нападавшие и самому Баранову показались исчадиями ада в человеческом образе.

— Страшней самых адских чертей кажутся, и пуля их не берет, — оглядываясь на правителя, сказал удалец Острогин.

— Это в темноте, Федя! Мы их сейчас так осветим, что небо с овчинку покажется, — ответил Александр Андреевич, в минуты самой грозной опасности прибегавший обычно к шуткам.

Ружейный огонь русских и стрелы алеутов и индейцев из русского стана причиняли колошам малый урон: пули безнарезных флинт не пробивали брони из лосиных плащей и четырехслойных куяков. Нападающие это заметили и, раскачивая в руках длинное бревно, начали этим тараном бить в ворота. Когда ворота затрещали под ударами бревна, колоши с диким воем бросились на приступ.

— А нут-ка, гафуница [14] Гаубица типа единорога, усовершенствованная по идее Ломоносова П. И. Шуваловым в середине XVIII века. картечная, угости американских ироев боем антиллерии российской… Ахметулин, пали! — скомандовал правитель кряжистому белозубому татарину-пушкарю, сидевшему на корточках с тлеющим трутом в руке у пороховой полки коморы единорога.