Владимир Григорьев - Григорий Шелихов

— Полагаю, что не ошибусь, Григорий Иваныч, положив на ваше усмотрение за бумажку сию шесть бобров морских на шубу себе и жене моей двадцать лис огневок…

— Ладно! На этом не постоим, Симон Атанасович, — царскими мехами ублаготворю, — добродушно согласился Шелихов, восхищенный ловкостью и отважной наглостью стамбульского деляги. — Вот, выбирай сам, по своему разумению, какие понравятся! — показал мореход на стоящие в углу кожаные мешки с мягкой рухлядью.

Не ожидая такой сговорчивой щедрости, Альтести решил до конца использовать благоприятный случай.

— Браво, брависсимо, мой американский благодетель. Дозвольте Симону Альтести быть до конца бесчестным… Господин Бомарше прямехонько в меня метил, когда сказал: «Если от слуги требовать честности, то много ли найдется вельмож, достойных стать лакеями?!» Держава российская на вельможах стоит, возможно ли перевести столь драгоценную породу через разведение честных слуг? Избави бог! А посему дозвольте просить еще двадцать песцов серебряных на халат зимний — никак к холодам здешним после солнечного Стамбула не приспособлюсь… И не подумайте, что задаром прошу, не послужив вашему интересу… Вот!

Альтести жестом доброго волшебника протянул Шелихову второй указ и на этот раз уже председателю адмиралтейств-коллегий суровому шотландцу адмиралу Самуилу Грейгу. Этим указом американской компании Шелихова предоставлялось право вербовать на свою службу волонтерами офицеров русского военного флота, с сохранением за ними мундира, сроков службы и права на пенсию.

— Довольны?!

— Бери песцов, Симон Атанасович, бери чего надо! — коротко ответил Шелихов, понимая, на какую крепкую ногу становится дело новоустраиваемых колоний. В военном флоте было немало знающих, сильных в своем деле и отважных командиров, закаленных в непрерывных войнах с Турцией, Швецией, Пруссией. — По вашим большим знакомствам, Симон Атанасович, вы всех и вас все в столице знают, укажите, где кораблестроителей и штурманов нужных в Охотское и Америку искать… В долгу не останусь…

Альтести, несказанно довольный русской, помноженной на сибирский размах щедростью морехода, отбирая добротных песцов на халат, с величайшей готовностью ответил:

— Чего не сделаешь для хорошего человека! Десять червонцев с головы — и через три дня завербую вам десяток охотников на Америку… Подходит?

— Голова на американских берегах червонцев стоит, Симон Атанасович… в Петербурге контрактов десять подмахнут, подъемные и поверстные получат, до Охотского пятеро доедет, а увижу ли кого в Америке?.. Матросов, промышленных, рукомесленных и сошных вербовать доводилось и чем удержать знаю, а господ офицеров, да еще из дворян…

— Не сладка Америка, господин Колумбус, в вашем рассуждении, — расхохотался Альтести. — Но мы дезертирство отсечем — вы заплатите мне десять червонцев в Петербурге за добровольную голову, сданную компании высочайшим указом по адмиралтейству: «Сим повелеваем для пользы отечественной откомандировать с сохранением…» За таким ордером господам волонтерам, — вы им, конечно, предоставите двойной оклад по чину и паевой интерес, — за таким ордером податься некуда, кроме как по разжаловании рядовым в сибирские полки… Я не вельможа — посулами торговать… Слово Альтести — дело чести! — самодовольно сказал грек.

— Быть по-вашему, Симон Атанасович. Плачу против указа! — согласился Шелихов, уверовав в ловкость и всемогущество пролазы, столь третируемого Зубовым.

Такая запродажа людей казалась мореходу обыкновенной торговой сделкой, а оговоренная гарантия придавала ей характер государственной поддержки и необходимой солидности. Вербовка — он знал, что такое вербовка! Завербованные в Охотском промышленные, получив задатки и все пропив в кабаках, отказывались грузиться, выбегали голыми на мороз, шумствовали. Приходилось охотского коменданта Готлиба Коха просить оправдать подписи. На пропойцу наденут компанейское казенное платье, завяжут в мешок либо закуют в оковы, загонят на корабль — и плыви, куда деньги брал. Коменданта даром не побеспокоишь, с головы тоже платить приходилось.

— Сорок червонцев за вами уже сосчитал! — уверенно сказал Альтести; он находил еще менее предосудительной заключенную сделку. — Лейтенант Быкадоров и мичман Дубяга, два славных Аякса балтийского флота, храбрецы и преотчаянные дебоширы. Сколько они галер шведских брандерами в шхерах пожгли — за этих людей, что в Америку уйдут, и со шведов взять не грех! В долгах они по уши. Эти хоть завтра репорты на Америку подадут, — Альтести загнул два пальца на руке. — Теперь мичман Талин — три! Наплавков, провиантмейстер, человека кулаком убивает, но поедет — под следствием он, с господином Шешковским политические неприятности. Это уже четыре! А то есть еще вице-адмирал — Мордвинов, Николай Семенович, кораблестроитель [40] Видный в дальнейшем, в царствование Александра I, государственный деятель, пользовавшийся славой либерала и антикрепостника. … Этот для вашего дела пятерых стоит… Аккуратный, чисто англиц, и в Англии учился! Уволили его за попустительство матросне и мастеровщине. А корабли строить хочет по своим прожектам — быстроходные, многопушечные, да ходу ему нет в адмиралтействе. Кроме Грейга, все адмиралы в подрядчики пошли, потому и флот наш, как государыня на кронштадтском смотру изволила сказать, только для ловли сельдей пригоден… Мордвинов золотой человек, за него, чтобы сманить к вам, Григорий Иваныч, — уговор дороже денег, — меньше пятидесяти червонных согласиться невозможно…

— Ладно, ладно, господин Альтести, за нужных людей не постою надбавкой. Мордвинова беспременно уговорите, чтоб в Америку просился, там он за короткое время, обещайте, разживется… За каждое спущенное со стапелей судно две тысячи наградных в контракте подпишу, так и скажите! Мне простите, Симон Атанасович… спешу дела намеченные до вечера оправить…

Шелихов явно торопился с отъездом, он хотел застать президента коммерц-коллегии на дому. Но Альтести еще не исчерпал ассортимент возможных услуг и имеющихся у него товаров. Человек, ежели правильно о нем понимать, по мнению Альтести, самый ходкий и самый дешевый или дорогой, смотря к чему предназначается, товар. Стамбульская профессия и петербургская практика в доме патрона Зубова навсегда убедили в том Альтести. Богатые турки, левантийские и французские купцы, английские лорды и русские бояре — все они на один покрой шиты и до гурий охочи, и этот сибирский купец, раз миллионщиком стал, должен тяготеть к сладчайшему из наслаждений.

— В Сибири… Сибирь… — запинаясь говорил Альтести, вплотную подходя к мореходу и не сводя с него глаз, — бедна Сибирь радостями жизни, Григорий Иваныч. Нет у вас цветочков этаких, чтобы голова от них кружилась, душа умилялась благоуханием невинности, белизной лепестков, негою. Вместо роз и фиалок у вас остячки, бурятки, алеутки. Для чего жить человеку, если дано ему красоту и чувство ценить? Тяжело среди сибирской дикости, и потому хочу вам предложить гувернатку.