Юрий Мухин - Катынский детектив

Хотят этого читатели или нет, но, раскрыв эту книгу, они вынуждены будут читать детектив, более того, они сами должны будут стать следователями. У американского писателя Рэкса Стаута есть главный персонаж всех его романов — частный детектив Ниро Вулф. Его отличие от других героев подобных романов в том, что этот детектив принципиально никогда не выходил из дома и все свои следственные действия производил в удобном кресле за письменным столом, анализируя улики и факты, добытые его сыщиками и полицией.

Хотя и по другим причинам, но читатели этой книги в таком же положении — они не могут сами добыть улики, не может добыть их и автор, — но нам никто не может помешать самостоятельно проанализировать то, что добыто другими и, на основе анализа добытых другими улик, сделать самостоятельные выводы о катынском деле. Во-первых, это интереснее, а во-вторых, позволит не заглядывать в рот людям, чья порой подлая заинтересованность в итогах следствия просто бросается в глаза.

Дело в том, что официальных незаинтересованных органов, участвующих в этом деле, практически нет. После того, как немцы в 1943 году открыли могилы с телами расстрелянных польских офицеров, правительственные органы Германии и СССР стали главными подозреваемыми в убийстве, правительство Польши того времени было чрезвычайно заинтересовано в совершенно определённых выводах следствия, правительства западных стран стремились урвать с этого дела как можно больше политических выгод. В 80-х годах у СССР уже не было государственных деятелей, способных лично что-либо анализировать, но зато было полно таких, кто стремился понравиться «цивилизованным странам», не стесняясь брать с последних не только нобелевские премии, но и просто денежные подачки.

А в это время наши профессиональные «исследователи» и должностные лица, которые занялись катынским делом, прямо купаются в собственном хамстве, любуются и гордятся им. И в этом своём вожделении плюют на могилы своих отцов с остервенением, переходящим границы маразма.

Вот, к примеру, работа таких исследователей. Г. Жаворонков выехал в Харьков на «исследования» и в 24 номере «Московских новостей» за 1990 год поделился результатами. Они таковы. Есть в Харькове захоронения. Документов, что там расстреляны польские офицеры — нет. Есть мужик, который перед войной слышал от другого мужика, что тот возил трупы расстрелянных из тюрьмы на кладбище и среди этих трупов были и трупы в польской форме. Есть пацан, который говорит, что другие пацаны раскапывали в этих захоронениях польские ордена. Этих пацанов Жаворонков искать не стал, на захоронения не съездил и поэтому делает твёрдый вывод, что польские офицеры расстреляны НКВД. Жаворонкову вторит А. Клева в «Известиях» за 12 июня 1990 года. Он (или она) установил, что в захоронениях в Харькове находятся расстрелянные преступники — советские граждане, умершие от тифа немецкие военнопленные из инфекционного лагеря, расстрелянные полицаи и предатели, а также «300 перебежчиков из довоенной Польши», то есть члены банд, действовавших на Украине и Белоруссии и перебежавшие от возмездия в Польшу. Отсюда делается вывод, что «преступники в форме НКВД убили в Харькове 3891 пленного поляка». Ни первый, ни второй ничего не установили, но прямо дрожат от нетерпения плеснуть помоями в отцов.

Нельзя не остановиться на хамстве части исследователей польской стороны, участвующей в расследованиях Катыни, хотя у поляков всё-таки есть оправдание.

Они иностранцы. Многое из того, что есть и что было у нас, им просто непонятно. Они этого не знают и к событиям, происходящим в СССР прикладывают свой опыт, который в данном случае приводит или может привести и к добросовестным заблуждениям.

Скажем, что может подумать поляк, если любящий муж и отец вдруг прекратил писать из плена? Наверное, что он умер и только. А если тысячи перестали писать одновременно? Наверное, что они убиты, что тут ещё на месте поляка подумаешь? Но ведь мы знаем, что в те годы судебные приговоры в СССР сопровождались и наказанием в виде лишения права переписки, между осужденными и обществом ставилась стена молчания. Поэтому для нас сам факт отсутствия писем ничего не говорит о смерти адресата, а для иностранца это серьёзная улика, подтверждающая его смерть.

Но… Если бы только в заблуждениях и было дело. А то ведь и польская сторона, пусть и не так мерзко, как советская, но тоже извращает, умалчивает, перевёртывает факты под определённую версию. Зачем? Неужели их отцам, нашедшим смерть в Катыни, будет легче от того, что морально осуждены будут невиновные? Что это даст Польше? Подогреет «антимоскальские» настроения? Как до войны? Забыли, чем в итоге эти настроения закончились для Польши? Напомню: немецким генерал-губернаторством. Ведь искажение истории не даёт нам сегодня поступить правильно, мы и сегодня делаем те же ошибки.

Так что, в отличие от детектива Ниро Вулфа, получавшего факты от своих преданных сыщиков, нам придётся иметь дело с фактами, которые будут получены зачастую от подлых хамов, факты уже будут извращены и не полны. Но и это не последняя трудность.

Сейчас сложились две следственные бригады — одна добывает доказательства того, что поляков убили русские, другая — немцы. Причём, первая бригада безапелляционно утверждает, что все факты, добытые второй бригадой — ложные, так как они добыты под угрозой расправы со стороны НКВД. Отвергается всё без рассмотрения. Если вы принесёте из архива 1941 года фотографию, на которой немецкий солдат вгоняет штык в польского офицера, то первая бригада вам объявит, что эта фотография поддельна, так как она из НКВД; немецкий солдат на ней — это переодетый генерал НКВД Меркулов; немецкий солдат на ней на самом деле не вгоняет штык в польского офицера, а наоборот — вытаскивает, а вогнал его стоящий за кадром Берия.

Что тут делать? Втягиваться в спор о том, чьи факты надёжнее? Но мы уже заранее знаем, что в этом деле истина далеко не всем интересна, следовательно, нас просто не будут слушать. Поэтому мы пойдём другим путём.

В качестве доказательств мы будем использовать только факты или улики, которыми первая бригада доказывает, что поляков убили русские. Будем считать, что только эти «доказательства» единственно надёжны. Но пусть первая бригада особо не радуется, если мы будем знать, что у неё есть и другие улики, но она от нас их скрывает, то мы сам факт укрытия будем считать доказательством ошибочности этой версии.