Александр Спешилов - Бурлаки

Панин был так зол, что не подходи.

— Работали, работали — и все к чертям! — ругался он. — По-моему, белякам ничего не надо оставлять. Я бы все село к лешему спалил. Исполком, мельницу, школу!

— Ты, Андрей, не ерунди! — успокаивал его Меркурьев. — Не навечно оставляем село. Отступаем временно. Мы еще воротимся.

— Сам знаю, что временно, да обида берет.

— Ладно… Присядем по старому обычаю, да и на коней! Нечего рассусоливать.

Все сели, кроме Охлупина.

— Ты чего? — спросил Меркурьев.

Охлупин, в офицерской шубе с мерлушковым воротником, на боку шашка, с правой стороны револьвер, стоял и улыбался.

— Я не собираюсь удирать, — ответил Охлупин.

Меркурьев возразил ему:

— Мы не удираем, а эвакуируемся. Что, герой, задумал?

— Нас четырнадцать человек, — начал объяснять Охлупин. — Вооружены чудесно. Имеем пулемет, два ящика гранат. Я предлагаю без бою не отступать от Строганова. В обход наше село не возьмешь — снега саженные. Можно только с Камы, а с Камы горный берег. Местность на двадцать верст просматривается. Позиция великолепная. Наша группа при умелой организации обороны будет крепким орешком для противника.

— Василий Макарович прав, — поддержал Охлупина Чудинов. — Да и тыл наш крепко обеспечен. Забыли вы, что ли, что в Никольском кавалерийский полк? Мы с вами можем сделать историческое дело — остановить продвижение передовых частей противника на северном фланге. И обойти нас нелегко: надо перебираться через Каму да попутаться в лесах.

— С юга могут обойти, через Гари, — сказал Панин.

— Ас гаревскими товарищами связаться надо. Съездить, объяснить положение. Пусть заставу организуют.

Отъезд отложили, лошадей, с вечера стоявших в запряжке, распрягли.

Для связи в село Гари решили послать меня.

Когда я садился в сани, из исполкома вышел Захар.

— Ты куда? — спросил я его.

— Пост сменить. Прощай, Сашка.

До Гарей верст двенадцать от нашего села вниз по Каме. Дорога идет по берегу. Место открытое и веселое.

Меня вез меркурьевский кучер Максим. Он помахивал вожжами, напевал что-то себе под нос и не обращал внимания на орудийные вспышки, которые освещали небо.

Ехали около часа. Подъехали к исполкому. Долго стучали в дверь. Наконец проснулся дежурный и впустил меня.

— Как, товарищ, дела?

— Ничего пока. Идут.

— Ваши эвакуировались?

— Нет еще, не выковырялись.

— Ну и ладно. Зови председателя.

Дежурный растолкал спящего милиционера.

— Будь другом, сходи за председателем…

Явился председатель, заспанный, сердитый.

— Кого черт носит по ночам? А, из Строганова! Здравствуй! Что хорошенького скажешь?

Я рассказал о цели приезда.

— Это правильно вы решили, — оживился председатель. — Белые где-то еще верст за пятьдесят. Я не знаю, зачем заставили имущество вывозить. Вам хорошо — прямо по тракту ехать, а мы, знаешь, в стороне. Погрузились было, да задержались пока. Послал на случай ребят в Никольское к кавалеристам. Они ведь сейчас эвакуацией командуют. Жду ответа, а там видно будет… Не хочется, парень, с родного-то места трогаться… А заставу мы обязательно поставим… На всякий случай собирай всех, Никифор! — приказал председатель дежурному.

Я простился с председателем, и мы поехали домой.

Не успели полверсты отъехать от Гарей, как там поднялась стрельба.

Наша лошадь метнулась в сторону, помчалась без дороги по целине и влетела в пустое остожье. Я сбросил тулуп и вывел ее на дорогу.

— Отродясь такого страху не принимал, — разговорился Максим, когда мы уже далеко отъехали от Гарей и не стало слышно выстрелов. Он выскочил из саней и побежал вприпрыжку, хлопая рукавицами. В нырке вскочил в сани и задумался, а потом сказал: — Слышь, парень! Мы ведь с тобой на вершок от смерти были. Задержись в Гарях — и прямая могила.

Во всю дорогу Максим больше не вымолвил ни слова.

Я тоже молчал. У меня было желание объехать свое село и направиться в Никольское. Может быть, строгановский обоз все еще там находится? Сидит, поди, моя Фина на забитой обозами дороге и мерзнет на ветру… А может быть, и там тоже стреляют.

Вернувшись домой, я все рассказал товарищам. Панин слушал меня очень внимательно, а Охлупин многое пропускал мимо ушей.

— Слушай, Охлупин, — спросил его Меркурьев. — Что за стрельба, по-твоему? Не белый разъезд?

— Не может быть, — ответил Охлупин. — Регулярные части белых далеко. По-моему, это просто кучка местных кулаков напала на гаревских коммунистов, и они встретили их с боем. Вот и стрельба. Можно еще раз съездить туда и выяснить…

В Гари послали Федота Сибирякова, а мы с Паниным пошли проверить посты.

Спустились под гору в конец села, где у нас был самый важный пост на проселочной дороге в Боровскую десятню. Здесь должен был стоять Захар Егорович. Но на месте его не оказалось.

Снег кругом был истоптан и измят.

— Пропал Захар ни за грош, ни за копейку, — сказал Панин. — Его контрики сняли. Видишь, как снег измят. Боролся Захар Егорович.

Когда возвращались обратно, на Никольском тракту взвилась ракета. Ускорив шаги, мы быстро дошли до исполкома. Панин предупредил меня:

— Офицерам ничего не говори… ни о Захаре, ни о ракете. Я тоже не верю, что начали орудовать белые. Помнишь вечеринку у Романова? А поведение командиров из десятого полка во время мобилизации?

— Ты думаешь?..

— Ничего я пока не думаю. Нам с тобой хорошо известно, из кого составлен кавалерийский полк. Тыл у нас совсем ненадежный, Сашка… Вот что я думаю.

Была глухая полночь. В исполкоме чадила десятилинейная лампочка. Меркурьев рвал на мелкие клочки какие-то бумаги. Августа Андреевна сидела в сторонке и вязала чулок.

Вдруг распахнулась дверь, и в исполком вбежал мой сосед по поселку Симаков.

— Беда, товарищи!

— Что случилось?

— В бурлацком поселке белая банда, — запыхавшись, говорил Симаков.

— Откуда у вас могут быть белые? — с усмешкой сказал Охлупин. — С неба свалились, что ли?

— Белые казаки, — объяснял Симаков. — С саблями, в погонах…

«Белые казаки? — подумал я. — Не из десятого ли полка?»

— Как они тебя выпустили из поселка? — допытывался Охлупин.

— Я тоже в солдатах бывал, — ответил Симаков. — Не пошел к ним за пропуском, а на коня и к вам в Строганове — предупредить. Да и сам-то я в списках бедноты. Белые не помилуют. Поеду вместе с вами.

Не успел Симаков закончить рассказ, как в исполком нетвердой походкой вошел красногвардеец.

— За селом стреляют! — сообщил он.

— Пост оставил, мерзавец! — крикнул на него Охлупин.

Красногвардеец выронил винтовку, пошатнулся и опустился на пол. Когда с него стащили полушубок, на рубашке увидели пятно крови… Красногвардеец умер через несколько минут.