Юрий Мушкетик - Семен Палий

— Глядите хорошенько, чтоб шведы коней не отобрали. Да не проторгуйтесь; — наказывал Деркач.

Сани легко бежали по припорошенной снегом дороге. Мороз ослабел, хотя еще больно хватал за руки, за лицо, а крепче всего за ноги. Максим прикрыл ноги сеном, руки спрятал в рукава драного кожуха.

Въехали в лес. Здесь снега было больше, и лошади пошли шагом. Тепло одетый Петр удобно устроился на передних санях и задремал.

«Хорошо ему, — подумал Максим. — Мне бы хоть немного согреться».

Он соскочил и пошел за санями. В лесу было тихо, лишь изредка фыркнет конь или пропищит синица. Вскоре сошел со своих саней и Петр. Он зашагал рядом с Максимом.

— Дядько Максим, а ничего с нами не случится? Говорят, в лесах неспокойно.

— От кого же беспокойство?

— Вон под Пришвальней обоз шведский шел с хлебом, так стражу всю порубали и хлеб забрали. А под Красным лесом на вооруженную хоругвь напали.

— То на шведов нападают. А мы ведь не шведы.

— Кто их знает… — Не закончив, он схватил Максима за рукав: — Вот они… Они, дяденька!

Впереди на дороге стояло четыре человека, за кустами слышались голоса, фырканье лошадей.

Один из стоявших на дороге остановил коня Петра, другие подошли к саням, пощупали мешки.

— На базар? Чье это? Ну, не молчите!

Голос показался знакомым; этот русский говор он слышал не раз. Максим вгляделся в лицо, до самых глаз прикрытое широким капюшоном.

— Не узнаешь, что ли, Дмитрий? Белая Церковь, подземный ход, Бердичев…

— Максим! Вот как встретиться привелось!

Остальные тоже подошли к саням, один протянул Максиму руку:

— Хозяйничаешь, значит? Мы думали, швед или пан какой едет. Поскольку за пуд швед платит? Видать, урожаец неплохой был.

— Не свой, — смутился Максим, узнав Якова Мазана. — И ты бы, Яков, повез, если б припекло. Куда денешься? С тех пор как расстались мы, я еще целый год места себе искал. Разбрелись все, как мыши.

— Чей же это хлеб?

— Деркача, я у него батрачу.

— Что ж, поезжай. Кого-нибудь другого подождем, не хотим тебя обижать. Хлопцы третий день не евши. Вспомнят, как бывало в трудных походах одну тюрю ели, и то облизываются.

— Хлопцы, примете меня к себе? — неожиданно спросил Максим. — Не могу больше… Вертайся, Петро, домой и скажи батьке, что хлеб казаки взяли, а Максим с ними остался. Так и скажи. А если он жинку мою хоть пальцем тронет — в порошок сотру. Это тоже скажи. И деньги пусть ей выплатит, а то с самой пасхи даже на руку не поплевал. Езжай… Где, хлопцы, моя новая хата?

Они долго плутали по лесу, обходя густые заросли, и, наконец, приехали к занесенному снегом хуторку в пять или шесть хат. Маленькими снежными холмиками белели вокруг землянки. Мазан и Дмитрий повели Максима к одному из таких холмиков. В землянке несколько человек с любопытством посмотрели на вошедших.

— Новый?

— Жилец новый, а знакомец давний. Садись, Максим, — пододвинул ему Дмитрий деревянный обрубок. Максим сел.

— Может, сначала к старшему сходим? Он у вас как — атаман куренной или полковник?

— Ты про Савву? Полковником зовем.

— Чем же вы промышляете?

— Разве не видно? Тем, чем и раньше промышляли. Только людей поменьше стало. На зиму многие по домам разошлись. Есть нечего. Захватили было обоз под Пришвальней, — тогда поели.

— Под Красным лесом тоже вы порубали шведов?

— Нет. То, верно, Андрущенко, он где-то поблизости.

— А кто еще из сотников здесь?

— Мало осталось. Андрей Зеленский на Запорожье подался. «Тесно мне, — говорит, — на этой земле». Судья Семарин в полк Самуся вступил, под мазепиной хоругвью ходит. Танский уже полковник мазепинский, Часнык тоже там. А Корней к батьке поехал.

— Куда?

— В Сибирь, вместе с Федосьей и Семашкой. Может, уже и бурьяном заросли батьковы кости. А его враг панствует. — Мазан зашагал по тесной землянке. — Знаете, хлопцы, я вчера опять кобзаря слушал, он про батька пел: о том, как Мазепа заковал его, как яду подсыпал. Я запомнил:

За сердце берет песня, я даже заплакал.

Все помрачнели. Молчание нарушил пожилой казак, вырезавший в углу ложку:

— Разве знал кто, что так выйдет? Со дня на день ждали мы русского войска. А уже четыре года, пролетело. Шведа пустили на Украину. Мазепа и пальцем не шевельнул, чтобы задержать. Неужто и дальше так будет?

— Карл, верно, на Москву ударит. Там ему и лапти сплетут.

— И мы поможем.

— Про Леггергорна слыхали?

— Какого Леггергорна?

— Есть такой генерал у Карла, на Стародуб шел. Хотел там гарнизон русский осадить. Только дороги туда не знал. В завируху взялся его проводить один посполитый, да так завел, что и чорт не нашел бы дороги назад. Лес кругом. Всю ночь шведы огонь жгли, а снег костры заносил. И половина людей той ночи не пережила…

— А что же дядько? Нарочно завел?

— А как же!

В землянку ворвался морозный воздух, кто-то крикнул в раскрытую дверь:

— Седлай коней, обоз через Барахты на Киев идет!

Беседа оборвалась. Казаки торопливо оделись, выскочили наружу. Собирались по сотням, седлали коней и исчезали в лесу.

Максим подошел к Мазану, который подтягивал подпругу:

— Дай мне что-нибудь.

— С оружием у нас не больно густо. Придется самому добывать. Пойди вон туда, к клуне, Дмитрий найдет.

Дмитрий вытащил из-под соломы прилаженную к длинной палке косу.

— С этим кое-кто приходил к нам, а теперь на дрова отдали.

Закинув косу на плечо, Максим сел на неоседланного деркачева коня и поехал вслед за сотней. Собрались в яру под Барахтами. Савва выслушал дозорного. Тот рассказал, что обоз уже вошел в село и остановился на Тимошевке; в обоз согнаны посполитые, а охраняют его шведы и поляки.

Лошадей с коноводами оставили в яру, а сами двинулись к селу. Вечерело. Сыпал мелкий снежок, ветер гнал по полю снежную дымку. Максим все поглядывал, как бы не оторваться от Мазана. Было слышно, как лают собаки, скрипят журавли. Где-то мычала корова.

Обоз стоял посреди улицы, в балке; по сторонам прохаживались часовые, нетерпеливо ожидая смены.

Дважды прокаркал ворон, и казаки ринулись по склонам балки вниз. Снег оседал под ногами, казаки скользили, поднимая снежную пыль. Максим катился имеете с другими, наткнулся на куст, снова вскочил на ноги. Казаки уже перескакивали через плетни, выбегали на улицу. Максим очутился у самого конца обоза. Против него суетились два шведа, стараясь повернуть маленькую пушчонку, стоявшую на санях. Один из них, закутанный до ушей в черный плащ, схватил ружье и выстрелил.

Возле Максима тоже ударил выстрел, швед попятился и, прижимая к груди ружье, упал на сани. Второй бросил раздутый фитиль и побежал. Максим швырнул косу вдогонку бегущему, но она не долетела и зарылась в снег. Максим не стал догонять беглеца, а, повернув сани, зарядил пушку и навел на перекресток улиц. Ждать пришлось недолго. Из-за хаты выскочило четыре шведа. Максим поднес фитиль к пушке. Выстрел оказался удачным: два шведа остались на месте, один пробежал несколько шагов и тоже упал, только четвертому удалось удрать.