Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

Рано утром я пробудилась под звук мужских рыданий. Свечи уже не горели, и сначала я не поняла, где нахожусь. Потом я вспомнила, что это моя первая брачная ночь, мы сейчас в Ридинге. Я лежала на лежанке прислуги, а мой муж возлежал на огромной постели под покрывалом, осыпанном золотой пудрой. Плакал господин Мильтон, а я не знала, что же мне делать. Голова у меня болела меньше, и мне было стыдно, что из-за меня он испытывает такое разочарование. У меня было доброе сердце, я готова была сделать все на свете, лишь бы он не рыдал. Почти все, чтобы уменьшить его страдания.

Я тихо шепнула:

— Муж мой, что вас так расстроило? Почему вы плачете? Голова у меня почти не болит. Могу ли я вас как-то успокоить?

Он перестал рыдать, но ничего не ответил. Я повторила свой вопрос немного громче и добавила, что мне очень жаль, если я его рассердила своей глупостью.

Мильтон продолжал молчать, но я видела, как он протянул руку к бокалу с вином и сделал глоток. Я поняла, что он бодрствует, но не желает со мной разговаривать.

Мне не оставалось ничего иного, как пожать плечами, и вскоре я снова заснула. Мне снился ужасный сон штурма замка в Ирландии. Я ясно видела худые испуганные лица молодых рабочих ирландцев, которые сражались, стоя на крепостной стене, вооруженные лопатами. На них нападали английские копьеносцы и сбрасывали их вниз. Я увидела Myна. Потом он пропал и снова показался среди облаков дыма от пламени, объявшего ворота замка.

Когда я проснулась несколько часов спустя, моего мужа уже не было в комнате, миссис Томазина Мильтон принесла мне завтрак в постель, чтобы мне не появляться за общим столом. Она решила, что я уже распрощалась с девственностью. Я видела, что муж вынес все свои вещи из комнаты. А я надеялась, что смогу ему все объяснить, когда он придет, чтобы пожелать мне доброго утра, и тогда ему не нужно будет гневаться. Я задержалась в комнате, ожидая его, но он не шел. Наконец прибежала Зара, чтобы хихикая сообщить, что карета уже ждет. Когда я спустилась, муж сидел на коне, с объяснениями предстояло подождать до ночи.

Я села в карету и почти все время путешествия дремала, но пару раз он приказывал мне взглянуть из окошка на прекрасный вид — Виндзорского замка с круглыми белыми башнями. Муж сказал, что он об этом написал стихи.

Он несколько раз рифмовал эти стихи по-другому, пока не остался доволен.

Мы проехали город Брентфорд, где находилось одно из самых богатых поместий короля, и деревню Тернхем Грин, наконец добрались до Хеммерсмит, и оттуда по обе стороны дороги потянулись дома до самого конца путешествия. Это был Кенсингтон. Справа от нас остался Сент-Джеймский дворец с обширными садами, мы проехали мимо дворца Уайтхолл и Черинг-Кросса и отправились вдоль Стрэнда. [49] Одна из главных улиц Лондона, в старину улица шла вдоль р. Темзы. Мне были знакомы все названия, но все я видела собственными глазами в первый раз и так продолжалось до тех пор, пока мы не добрались до сердца Лондона.

Вокруг стояла суматоха, раздавались крики, вопли и завывания. На тротуаре царила толчея, я спросила, может, сегодня базарный день или, может, эти люди затеяли бунт. Матушка рассмеялась и объяснила мне, что сейчас июнь, и город очень опустел, потому что многие знатные господа отбыли в деревню со слугами, чтобы там провести лето вдали от городской толчеи. Я часто бывала в Оксфорде и Тейме, и раз была в Вустере, где навещала родственников матушки в Ханибурне. Но ни один из этих городов даже в рыночный день никогда не видел столько народа, там никогда не было такой вони. На булыжнике возвышались кучки лошадиного навоза — на пятидесяти ярдах улицы его было столько, что можно было удобрить поле в двадцать акров. Кругом валялись капустные листы и кочерыжки, лопаточки гороха, грязные тряпки и мусор из сточных канав. Все тухло под горячим солнцем, и у меня опять закружилась голова. Кроме того, воздух отдавал запахом серы, а плотный вонючий дым вырывался из каминных труб и расстилался вдоль улицы: в Лондоне топили не дровами, а битуминозным углем. Те, кто не привык к подобному запаху, мог просто задохнуться.

— Как можно здесь жить и не сойти с ума из-за жуткого крика или не падать в обморок от страшной вони? — поинтересовалась я.

— Ты скоро привыкнешь к суете Лондона, — сказала матушка, — и станешь считать скучной деревенскую жизнь. Для настоящего кокни за Брентфордом начинается варварство, а христианский мир заканчивается в Гринвиче. Лондон является великим центром вселенной с тех пор, как начался распад Рима, в нем сейчас в два раза больше населения, чем было.

Муж сообщил, что родился недалеко от церкви Боу, в доме под названием Спред Игл на Бред-стрит. В этой церкви в колокольню угодила молния, и ее колокола звонили, когда маленький Джон лежал в колыбели.

Вечер был туманным, кругом отсвечивали фонари и факелы, а высокие дома затемняли улицы и лишали их остатков света. На улицах были такие толпы, что наши лошади с трудом продвигались вперед и нам пришлось встать в конце длинной процессии застопоривших карет, и так мы провели не менее получаса. Пока мы ждали, мимо нас прошествовал отряд в четыре сотни парней, возвращавшихся с учения, они несли пики, и наконечники были покрыты мелом против ржавчины. За ними следовал отряд в две сотни мушкетеров. Они пели песню «Последняя ночь епископов» с припевом:

— Нехристи поганые! — возмущалась матушка и грозила им кулаком.

Я не знаю, по каким улицам мы ехали, потому что я раньше совсем не знала Лондон, но помню первое впечатление от собора святого Павла. Он нависал над нами, когда мы проезжали мимо него. Шпиль раньше достигал пятьсот футов, сейчас он был значительно укорочен — верхнюю часть сломало во время бури, ее сняли, чтобы она сама не свалилась. Наконец мы миновали церковь святого Мартина-ле-Гранд и подъехали к воротам Олдерсгейт. Это были одни из семи ворот Лондона, их окружали две квадратные башни высотой в четыре этажа.

— Через эти ворота Король Беда впервые въехал в Лондон, — прокричал нам в окошко кареты господин Мильтон. — Видите, вон он сидит прямо над вами!

Мы взглянули наверх и увидели неясную тень короля, сидящего на троне. Это был король Яков, который въехал в город через эти ворота, когда он покорил город и принес с собой «Каледонийские [50] Каледонийские — шотландские. причуды священного права», как выразился мой муж.

— Твой муж слишком бесцеремонный, — заметила мне матушка. — Особенно, когда он снова оказался в городе среди кокни и прочих бездельников.