Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

Тут генерал Айертон, который очень спешил, сказал, что не видит необходимости убеждать мужа выполнить задачу, которую тот и без уговоров был готов блистательно выполнить. Генерал лишь добавил:

— Вам следует поспешить, потому что суд не будут откладывать, подобно тому, как это было с графом Страффордом {57} 57 Имеется в виду казнь графа Страффорда , любимца и верного помощника Карла I. Палата лордов всячески оттягивала с вынесением ему приговора, надеясь оправдать его, король письменно обещал ему, что не даст упасть «ни одному волоску с его головы». Но тысячные толпы ремесленников, подмастерьев и прочего люда собрались у королевского дворца, требуя «головы Страффорда». Палата общин, не дожидаясь решения суда, приняла биль о смертной казни Страффорда, и 12 мая Страффорд был казнен. и архиепископом Лодом.

Муж начал усердно работать над памфлетом, отложив в сторону все остальное. Готовую работу он отнес печатникам 29 января 1649 года, когда королю был вынесен приговор.

Король был поражен, когда его привели на суд в Уайтхолл, и сначала весьма несерьезно относился к самому суду. Он не захотел снять шляпу перед судьями. Потом он насмешливо спорил с господином Брэдшо, лордом-президентом чрезвычайного суда. {58} 58 Джон Брэдшо (1602–1659) — английский политический деятель, лорд-президент чрезвычайного суда над Карлом I. Он заявлял, что это полный абсурд: короля судят его же подданные! Когда господин Брэдшо спросил, признает ли он себя виновным, король ответил, что прежде, чем он даст ответ, он хочет услышать основание закона и разума, на коих он предстал перед подобным судом. Он так упорствовал, что лорд-председатель приказал сержанту увести подсудимого. Короля увели, но он не перестал спорить и утверждал, что, согласно закону и обычаям Англии, не подлежит суду, и напоминал слова Екклесиаста: «Где слово царя, там власть: и кто скажет ему: „Что ты делаешь?“» [67] Библия, Екклесиаст, 8:4.

Когда муж услышал о подобном доводе, он фыркнул, как конь, и сказал:

— Что касается текста в Екклесиасте, пророк задает вопрос, но не ожидает ответа, — так же как Псалмопевец, спрашивая: «Почему еретики так яростно возмущаются и держатся все вместе?» Ответа нет и на это. Но на вопрос из Екклесиаста ответит любой богобоязненный человек: «Я сам могу сказать королю: „Что ты делаешь?“»

Что же касается остального — те, кто должен формировать законы и порядки Англии, до сих пор не сталкивались с подобным необычным случаем, когда король ведет войну против собственного парламента и народа. Но если король посмел это сделать и стал предателем собственного народа, он должен быть провозглашен таковым в глазах всех людей.

Его Величество не признал себя виновным, но его упорство усугубило дело: его сочли признавшимся в том преступлении, в котором его обвиняют. Он продолжал спорить о праве суда, и его увели из зала заседания. В его отсутствии свидетели со всех краев королевства давали показания в отношении его действий во время войны. На третий день короля снова призвали в зал суда и позволили выступить в собственную защиту, но не спорить по поводу того, имеет ли право суд судить его или нет. Но он не стал выступать и попросил позволения поговорить с членами палат лордов и общин до вынесения приговора. Ему отказали в этой просьбе на том основании, что этот разговор только затянет процесс. Кроме того, в новом году палату лордов упразднили, а палата общин или то, что от нее осталось, — примерно одна восьмая прежнего состава, забрала власть в свои руки.

Затем был зачитан приговор. В нем говорилось, что «Вышеупомянутый Карл Стюарт, тиран, предатель, убийца и враг народа будет казнен путем отделения головы от туловища».

Король мог бы что-то сказать, но было уже поздно. По закону он считался мертвым сразу после провозглашения приговора. Ему отказали в последнем слове и увели.

Так судьба Его Величества изменилась роковым образом. Он всего несколько дней назад внимательно проверял, как была подготовлена земля для посадки мускусных дынь в королевском поместье Уимблдон. Муж сказал мне, что эти дыни были редкостью и земля для них была хорошо вскопана и удобрена. По краям дынных грядок должны были расти целебные, пряные травы и редкие цветы. Все это стоило примерно триста фунтов. Его Величество теперь никогда не попробует сладких, спелых дынь и не сможет серебряным ножичком снять бархатистую желто-розовую шкурку с персика, которые он так любил. Король все еще никак не мог поверить, что дела его так серьезны, и оставался в заблуждении, пока его не вывели под конвоем из зала заседаний суда. Солдаты, куря трубку, направляли клубы дыма в его сторону, и офицер не делал им замечания. Такого позора никогда в жизни с ним не случалось, и именно это раскрыло ему глаза на ужас его положения. Он, как и его отец король Яков, не переносил табачного дыма. Король Яков написал книгу, направленную против курения.

В тот же день королю позволили попрощаться с детьми — принцессой Элизабет и герцогом Глостером. Остальные дети были за границей. Принцесса безутешно плакала, когда король рассказал ей, что его ждет. Он также предупредил маленького герцога, не веря, что Англия станет республикой, чтобы тот не соглашался стать королем, потому что тогда он лишит этой возможности своего старшего брата, принца Уэльского, и чего доброго, лишится головы. Мальчик ему ответил:

— Пусть меня лучше разорвут на мелкие кусочки.

На следующий день, во вторник, мой муж встал раньше обычного и пришел ко мне в комнату в половине шестого. Он приказал мне встать, одеться потеплее и идти с ним в Вестминстер, где мы будем присутствовать на зрелище, прежде никогда в Англии не виденном, причем мы должны отправляться немедленно, пока не собрались большие толпы. Я забрала с собой Мэри, а пока мы пробирались по темным улицам к Вестминстеру, мы сами поели хлеб с сыром. Была чистая и очень морозная ночь. Муж на время позабыл, что у меня вместо мозгов каша, и долго рассуждал о нашей стране: как она, наконец, избавилась от дьявольской монархии, восстала ото сна и начала протирать глаза. В будущем она станет свободной и великой. Да, более великой, чем римская и греческая республики, несмотря на обилие в них храбрых полководцев, ученых, мудрых политиков и великих поэтов. Он говорил, что у древних республик была неправильная религия, и они зависели в приобретении благополучия от труда ленивых и не желающих трудиться рабов, а в Англии рабство и крепостничество давным-давно отменены и каждый человек у нас свободен, если только не оказывался в плену своих пороков.

Потом Мильтон начал горячо разглагольствовать о собственной роли в этой славной революции, как его перо закрепит то, что было завоевано мечом, и как из поколения в поколение станут его помнить и прославлять за то, что он освежил их души сладким напитком свободы.