Норман Мейлер - Вечера в древности

Позади, как хвост, растянувшийся настолько, что его конец неминуемо должен был оторваться, остались наши колесничие. Я знал, чего стоит попытка угнаться за Фараоном по неровной дороге — и теперь с нами были лишь очень немногие. Когда я осмелился оглянуться — ибо мне казалось, что сама моя жизнь зависит от того, чтобы смотреть только вперед, то увидел, что некоторые из наших людей окружены хеттами, а другие повернули вспять или пробиваются назад, и все это время мой Рамсес Второй все тем же галопом рвался на юг, и никто не был счастливее, храбрее и прекраснее Его — казалось, солнце сияло из Его глаз. „Мы прорвемся, — крикнул Он, — и отыщем Войско Птаха. Мы убьем этих болванов, когда вернемся". И тут мы встретили сотню хеттских колесниц, ожидавшую в соседней долине.

Тогда я познал сражение, которое было выше человеческих сил. Мне уже никогда не узнать точно, сколько еще колесниц было с нами, если вообще они остались. Ибо, когда наш Рамсес на полном скаку врезался на своей позолоченной Колеснице в гущу этих тяжелых хеттских повозок, с тремя воинами в каждой, в следующие несколько минут ни одного события я не увидел в целом. В тот момент я заметил копье, ударившее в мой щит, и топор, едва не попавший в мою голову. Я увидел, как Хер-Ра перескочил через троих в одной колеснице и набросился на лошадей другой. Он повис вниз головой, вцепившись в шею лошади зубами. Закрытый от стрел хеттских колесничих, он припал к лошади, его челюсти залила кровь из горла жеребца, а когтями задних лап лев раздирал ему живот, пока от невыносимой боли конь не взвился на дыбы таким рывком, что поднялся и второй, оба взревели и завалились назад на своих ездоков, в то время как Хер-Ра прыгнул с лошади на человека и откусил ему руку или почти всю руку — мне трудно было следить за происходящим краем глаза между движениями моего щита — наверное, сотня стрел налетала разом, и все они были направлены в Фараона, будто в Его золотом присутствии никто не мог и подумать ни о лошадях, ни обо мне. Это были бешеные стрелы, а не те, которые мне удавалось остановить. Они налетали на нас с силой птиц, с лету врезавшихся в стену, и их наконечники проходили сквозь кожу на моем щите и дышали злобой, как ноздри врага.

А тем временем Рамсес Второй на полном скаку натягивал Свой лук и выпускал стрелы, меняя направление, уклоняясь от одной хеттской колесницы, затем другой, и делал это с таким искусством, что мы могли остановиться, развернуться на месте, затем рвануться назад, с тем чтобы, когда их колесницы теснили нас, ненадолго остановиться вновь. „Твой меч!" — крикнул Он. И вот, не сходя с места, вдвоем, стоя спина к спине — у обоих по трое хеттов с каждой стороны, — мы стали рубить нашими мечами против шести их топоров, хотя на самом деле перевес не был таким уж большим, так как Хер-Ра бросался на одну колесницу, потом на другую, да с такой кровожадной яростью, что остальные не осмеливались приближаться, и мы снова были свободны, мы прорвались, мы вновь двигались на юг, мы могли добраться до Войска Птаха — так мы думали, так кричали друг другу до тех пор, пока в следующей долине не столкнулись с новой плотной стеной хеттов.

Иногда нас догоняли несколько наших колесниц, так что мы не всегда были в одиночестве, но пять раз мы сражались именно так, пять раз мы врезались в гущу воинов и лошадей такую плотную, что могли видеть лишь лес из мечей, доспехов, топоров, лошадей, конечностей и переворачивающихся колесниц. Мимо проносились повозки без возниц и налетали друг на друга. Деревья дрожали, Большой лук Рамсеса, который никто, кроме Него, не мог согнуть, посылал стрелы с такой силой, что случалось раненый вылетал из колесницы на землю, но все части этой картины я видел отдельно, как глаз человека на осколке сосуда, оставшийся от изображенного на нем лица. Так я видел, как один хетт поддерживает раненого, жизнь которого покидает тело вместе с последней вытекающей кровью, тогда как двое других уносились прочь на колеснице без вожжей, с которой третий хетт уже упал на землю. Много воинов было затоптано лошадьми или задавлено колесами; я увидел столько этих хеттских колес с восьмью спицами, что они снились мне много лет, скверные сны, маленькие колеса, сморщившиеся наподобие странного вида отверстия заднего прохода, и в той битве случалось увидеть картины, исполненные безумия: я даже видел, как хетт напал на собственную лошадь в сбруе, утратив рассудок настолько, что зарубил ее своим топором. Может быть, лошадь пыталась сбросить его на землю. Не знаю, я не досмотрел, потому что уклонялся от удара, рубил сам или старался удержаться на ногах от толчка тела Фараона, когда Он круто разворачивал лошадей. Однажды я даже вылетел из колесницы, но приземлился на ноги и запрыгнул обратно. Мои легкие познали огонь Богов. Я видел, как Хер-Ра набросился на троих воинов, потрясенные потерей своих лошадей, хетты неподвижно стояли в своей колеснице. Они продолжали растерянно смотреть на бесполезные вожжи, когда он впился в них когтями.

Повсюду бегали распрягшиеся лошади. Я видел, как одна с перебитыми передними ногами пятилась назад, а колесничий лежал на земле, держась за ее хвост до тех пор, пока та не обернулась и не укусила его. Другой остался совершенно один в своей повозке, его обезумевшие лошади шли с отпущенными вожжами. Затем он потерял сознание, и я увидел, как он соскользнул на землю. С другой стороны оставшаяся без всадника лошадь пыталась забраться в перевернувшуюся колесницу. Кругом царило безумие. Пара лошадей, сбросив всех трех всадников, хотела прорваться через скопление других колесниц, но кони споткнулись, и пустая колесница перелетела через них, а сами они пали на землю. Никогда ранее я не слыхал, чтобы животные издавали такие крики. Самым страшным был стон коня, которого Усермаатра-Сетепенра поразил стрелой в грудь, когда тот попытался прыгнуть между нашими жеребцом и кобылой. Вокруг нас мечущиеся в ужасе животные испражнялись на скаку. Битве не было конца. Порой нам казалось, что мы наконец пробились сквозь ряды хеттов, но оказывалось, лишь для того, чтобы заметить новый их отряд с южной стороны, и мы вновь бросались в бой, и нам снова удавалось пробиться, но после шестой попытки мы увидели тысячу хеттов, ровными порядками двигавшихся на нас.

„Это невозможно, — сказал я Ему, — нам не вырваться!" Его устремленные на меня глаза сверкнули, будто я был самым последним трусом, какого Он когда-либо видел, и Он сказал: „Соберись с духом. Я положу их в пыль!" Я взглянул на эту тысячу воинов, затем в лицо моего Царя, и выражение Его было тем же, что я видел у сумасшедших бродяг, когда те воображали себя сыновьями Фараона, да, мой Рамсес Второй мог поклясться уничтожить всех, называющих себя хеттами, и я мог ощущать Его уверенность с такой силой, что поверил в это сам, хотя и несколько по-другому, и я сказал: „Мой Царь, давай вернемся в Твою Палатку и соберем Твои Войска, мы сразимся с хеттами и разобьем их оттуда". И после этих слов Он развернул наших лошадей, и мы помчались назад, на север, к остаткам Царского квадрата, который был за двумя холмами, через три поля и уж не помню сколько перелесков от нас.