Александр Волков - Два брата (др. ред.)

— Так надежнее будет, — подтвердил Жегало.

Неожиданно подал голос упорно молчавший до сих пор Акинфий:

— Послушайте меня, люди добрые! Немалое мы дело затеяли: супротив царя и бояр Волгу и Дон поднять! Оно, конечно, давно приспело время с господами посчитаться. Да только и про другое забывать не надо. Коли задуманное нам удастся, великая будет на Руси смута.

— То и надобно! — отозвался Иван Шелудяк.

— Погоди! Дай молвить!.. — продолжал Акинфий. — Всем нам ведомо, что сила шведская с самим ихним королем Карлой грозит Руси. Хочет тот Карла полонить русскую землю…

— Русская земля никому в полон не дастся! — перебил старика Шелудяк.

— А что, ежели Карла нас всех под свою руку заберет?

— Не бывать тому! — в один голос отозвались заговорщики. — Наша сила будет — все на шведов поднимемся!.. Русь в обиду не дадим!

Ночь давно уже спустилась на землю. Уходить с огорода было опасно: на дороге захватят дозоры, да и в город не попасть. Все улеглись спать между грядками, под звездным южным небом.

В воскресенье 29 июля 1705 года в астраханских церквах отслужили обедню раным-рано: попы спешили управиться с венчальными обрядами. Незадолго перед тем по городу пошел слух, что свадеб не будет семь лет и что царь приказал выдавать астраханских девок за немецких служилых людей, которых немало было в Астрахани. Чтобы избыть беду, родители выдавали своих дочерей за первых женихов, какие только подвертывались под руку.

К церкви с грохотом подкатывали свадебные поезда. Хмельные поезжане стояли в телегах, перевязанные полотенцами, пели песни и дико гоготали, перекликаясь друг с другом.

Начались пиры. Из домов слышны были песни, топот плясунов, громкий говор. Звенели кубки, вино кружило головы.

Со стен снимались пистоли, персидские клынчи, турецкие ятаганы. [82] Клынч — сабля, Ятаган — большой кривой кинжал, отточенный с одной стороны.

Из окон домов, из лачужек гремели возгласы:

— Воевода — кровопивец!

— По миру пустил!

— Бороды с мясом режет!

— Задушил поборами!..

Отовсюду громыхало:

— Воевода! Воевода!!

И, когда на город пала ночь, забили в набат на колокольнях, огромная толпа с топорами, вилами и дрекольями заполонила улицы и переулки.

Ночные сторожа и караульные стрельцы бежали в страхе, не пытаясь остановить неистовый людской поток.

Раздались голоса:

— Идем Евтифеева свободить!

— Идем, идем! Надо его выручить!

— За правду пострадал!

Двери тюрьмы были выломаны, и Григорий Евтифеев занял место в первых рядах восставших.

— Теперь, братцы, к воеводе! Идем зорить [83] Зорить — разорять. Ржевского!

— За все спросим ответ! Пусть рассчитывается, живодер.

Пламя факелов плясало по раскрасневшимся, возбужденным лицам, освещало пистоли, стрелецкие бердыши.

Яркое пламя вырвалось из избы лютого вымогателя поборов, подьячего Тришки Барыкина.

Толпа ревела все оглушительней. Даже те, кто раньше отсиживался в домах, теперь присоединялись к восставшим.

— К воеводе! К воеводе!

Перед Пречистенскими воротами кремля стоял наряд солдат. Бледные, трепещущие, они жались друг к другу. Капитан смело вышел вперед. Это был тот самый офицер, который месяц назад арестовал Григория Евтифеева.

— Воры вы! — взвизгнул он на всю площадь. — Не боитесь бога и великого государя!

— Нам твой государь не указ! — ответили ему из толпы.

— Прочь от ворот! — приказал капитан. — Ребята, руби! — обратился он к солдатам.

Те не двинулись с места. Сильный удар сбил офицера с ног: Григорий Евтифеев отомстил за свое тюремное сидение. Толпа ухнула, навалилась. Солдаты передались на сторону восставших.

Людская громада наводнила кремль, рассыпалась по закоулкам.

Восставшие особенно усердно искали Ржевского. Обшарили дом и подворье митрополита, воеводское поместье. Воеводу не нашли, зато казнили нескольких офицеров, русских и иноземцев, которые особенно донимали солдат и стрельцов незаконными поборами и издевательствами.

Лишь первые часы восстания прошли стихийно. Шелудяк, Ганчиков, Жегало и другие главари бунта придали ему такую организованность, какой не бывало в прежних мятежах. У дворов казненных были поставлены солдатские караулы, имущество опечатали.

Утром на городской площади собрался Круг. [84] Круг с выборным старшинством был обычной формой управления в казачьих войсках. Астраханский круг принял на себя общее руководство восстанием. Первым делом надо было выбрать старшин, которые ведали бы текущей работой, так как не мог же Круг заседать беспрерывно. Стрельцы выкрикнули Ивана Шелудяка, посадские — Гаврилу Ганчикова.

Ганчиков не стал отказываться, но, сославшись на свою нерасторопность, выдвинул в старшины Якова Носова.

— Носова! Носова! — зашумел Круг.

— Призвать сюда Носова! — распорядился Шелудяк.

Богатый рыбопромышленник Яков Носов, родом ярославец, пользовался доверием астраханцев. Человек уже пожилой, тяготевший к расколу, он был известен как противник царя Петра.

Носов явился. Он недолго упирался и не только вошел в совет старшин, но даже стал главным его деятелем, часто его называли атаманом.

Малоизвестный астраханцам Степан Москвитин в число старшин не вошел, что очень его огорчило. [85] В ходе следствия по «астраханскому делу» роль Степана Москвитина была сильно преувеличена. Он был казнен как один из главных «заводчиков» бунта.

Под руководством Носова Круг приступил к решению важных вопросов: об отмене всех налогов, введенных Тимофеем Ржевским, о переходе селитренных промыслов в собственность народа, о выдаче кормовых денег солдатам и стрельцам…

Тем временем упорные поиски воеводы продолжались. В девятом часу утра Ржевского нашли в глухом углу воеводского двора, в курятнике. Его привели на Круг.

Низенький и толстый, с лицом, искаженным звериным страхом, весь в птичьих перьях, в курином помете, Тимофей Ржевский был жалок. Он пал на колени:

— Братцы… родные!.. Простите… помилуйте!..

— А, милости запросил?! — грянула толпа. — Ты нас миловал?

— Видит бог, не виноват… Царские указы…

— Царь тебе не защита! — крикнул Степан Москвитин и ударил воеводу по лицу.

Яков Носов поспешил придать разбирательству законный характер.

— Послушайте меня, честной Круг! — крикнул он. — То не дело, коли-ежели мы воеводу бессудно убьем. Надо над ним суд учинить, и то будет по правилу.

— Судить! Судить! — согласилась толпа. — Все равно от нашего суда живым не уйдет!

Голос Якова Носова снова перекрыл шум толпы:

— Ведомо ли вам, что воевода Тимофей, опричь царских поборов, своих вдвое наложил?

— Ведомо! Истина!