Александр Волков - Два брата (др. ред.)

С тех пор друзья не раз перечитывали «Юности честное зерцало», старались соблюдать наставления книги.

Обласканный царем, Ракитин стал гораздо смелее, и разговор с хозяином об Анке уже не казался ему таким страшным. Надев лучшее платье, он отправился к Русакову.

Оставшись со стариком наедине, Иван выпалил, как в холодную воду кинулся:

— Прикажи казнить либо миловать, Антип Ермилыч! Моя жизнь в твоей воле!..

Купец пристально посмотрел на взволнованного Ивана.

— Непонятны твои слова. Али проворовался?

— Нет! — Ракитин упал на колени. — Люблю Анку, Антип Ермилыч, об ней только думаю! Отдай ее за меня!

— Гм… — удивился старик. — Ну, а дочка что?

Иван потупил глаза:

— Ни за кого, кроме меня, выходить не хочет.

— Вот как! — насмешливо протянул купец. — Ну, Иван, что с тобой делать? Со двора прогнать?

— Воля твоя, Антип Ермилыч! — сказал Иван, поднялся, шагнул к двери.

— Погоди! Экой неукладистый! Слушай меня. Парень ты толковый, недаром же царь тебя так расхвалил. Ежели он тебе крылышки расправит, ты далеко пойдешь! Только ведь царской милости, может, долго придется ждать, а вот моя хозяйская милость не за горами, а под рукой. — Купец гордо и самодовольно улыбнулся. — И вот тебе мой сказ: даю тебе на разживу тысячу червонцев… [140] Петровский золотой червонец был впервые отчеканен в 1701 году; стоил он 3 рубля.

Ракитин рухнул к ногам купца.

— Погоди… Даю взаймы, а не как-либо…

— Верну! С лихвой верну, Антип Ермилыч, — бормотал радостно Ракитин. — Благодетель ты мой… Да я с этих денег… ух, раздую кадило!

— Встань. Посмотри на меня.

Удивленный, Иван уставился взглядом в лицо купца. Антип Ермилыч за последние годы сильно растолстел и обрюзг. Он еле влезал в обширное кожаное кресло. Тройной подбородок отвисал на грудь, руки тряслись, большая седая голова еле поворачивалась на короткой шее. Дыхание с трудом вырывалось из груди.

— Хорош? — с кривой усмешкой спросил Русаков.

— Не очень, — откровенно признался Иван.

— То-то и есть. Но три года еще проживу. Такой предел я сам себе поставил; до тех пор меня ни огонь, ни вода не возьмут. Деньги тебе даю на три года. Коли через три года наторгуешь десять тысяч червонцев, тогда Анка твоя. Коли нет, не прогневайся. Выдам дочку за хорошего человека, сам в землю лягу…

— Анке можно сказать? — заикнулся Ракитин.

— Ни-ни! Боже тебя избави! Зачем смущать? Девка молодая, не перестарок! Помни, уговор дороже золота.

— Клятву даю! — горячо воскликнул Иван.

Трудно было сдержаться и не порадовать Анку счастливыми вестями, но он выполнил обещание. Правда, сделал он это не от большой честности, а просто боялся, что девушка может проговориться отцу. А Русаков не терпел изменников своему слову.

Получив от Антипа Ермилыча деньги под расписку, Иван объявил, что заводит собственную торговлю. Но надзор за делами Русакова остался за ним.

От Русакова Иван поспешил к Маркову, разыскал его в мастерской, схватил за руку и потащил в сад.

Летний сад в полдень пустовал. Лишь кое-где садовники подстригали газоны, посыпали дорожки свежим песком. Сад поражал своими размерами, однообразием длинных аллей, где по бокам стройно, как солдаты, стояли молодые подрезанные деревья.

Ракитин и Марков сели на скамью.

— Поздравляй, Егорша! — выкрикнул запыхавшийся Ракитин. — Я клад нашел!

Егор сомнительно посмотрел на приятеля. Тот расхохотался:

— Думаешь, спятил? Нет, брат…

Он передал свой разговор с купцом.

Егор искренне обрадовался удаче друга:

— Стало быть, ты вроде как жених?

— Вроде-то вроде, да невесте нельзя сказать, — огорчился Ракитин. — Эх, теперь начну я работать! Ночей недосыпать, куска хлеба недоедать… Всякий грош в торговлю вкладывать… У тебя деньги есть? — неожиданно закончил он.

Марков удивился.

— Червонцев с сотню, пожалуй, наберу.

— Сотня?! Выручай, Егор, вкладывай в мое дело!

— Зачем?

— Неужто не понимаешь? Еще в арифметике знаток! Из Антип Ермилычевой тысячи должен я десять сделать… В три года! Трудновато? Теперь считай: у меня сотни три найдется да твоих сотня. Сколько выходит? Одна тысяча четыреста! Значит, должон я капитал не удесятерить, а, почитай, только усемерить. А ежели бы наскрести до двух тысчонок, то упятерить! Понятно?

— Понятно! — ответил Егор и захохотал. — Ах ты, толстосум, купчина петербургский новоявленный!.. Вот что, Ваня! Ты хотел повстречаться с Бахуровым. Сегодня вечером пойдем. Он тебе по коммерческой части поможет, да у него и деньги есть.

— Эх, Егор! Больше ты для меня в жизни совершил, чем брат родной брату делает.

Перед глазами Егора вдруг встало лицо Маши, ее кроткие глаза, затененные густыми черными ресницами.

Друзья отправились к Трифону Никитичу Бахурову.

Бахуров имел дом на Мойке. Трифон Никитич женился несколько лет назад. Лет ему было за тридцать, он растолстел, на голове появилась ранняя лысинка.

Математические науки и штурманская премудрость не дались Бахурову. Его выпустили в гражданскую службу. Начав с должности писца, Трифон Никитич, как исполнительный, знающий дело чиновник, быстро выдвинулся.

Должность Бахурова была «хлебная». Адмиралтейство ведало строительством кораблей, а ведь сколько всего надо закупить и заготовить, прежде чем спустишь корабль на воду. Тут и лес мачтовый, и доски, и брусья, и смола, и пенька, и парусное полотно, и канаты… Да всего и не перечтешь.

Чиновники Адмиралтейства, ведавшие хозяйственной частью, как сыр в масле катались. Ведь и они и поставщики действовали по поговорке: «Рука руку моет» — и были вполне довольны друг другом.

Егор не без основания предполагал, что у Бахурова водятся деньги.

Трифон Никитич встретил гостей радостно:

— Здравствуй, здравствуй, Егор Константиныч! В добром ли здравии?

— Твоими молитвами, Трифон Никитич. Вот мой закадычный, о котором я тебе говорил: Ракитин Иван Семеныч…

— Знаю. Помню. Вы, кажется, у купца Русакова служите?

— Служил, теперь свое дело открываю, господин секретарь.

Бахуров рассмеялся:

— Прошу без чинов. Трифон, Никитин сын, к вашим услугам.

— Очень рады, Трифон Никитич, с вами приятное знакомство свести! Не откажите нам в любви и милости, а мы вас будем почитать, яко первейшего человека и благодетеля.

Бахуров церемонно раскланялся.

На столе появился поднос с графином, рюмками и закуской. Через полчаса разговоры приняли другой тон. Бахуров и Ракитин после трех стаканчиков перешли на «ты», успели обняться и расцеловаться, но головы не потеряли ни тот, ни другой.

— Так, значит, ты, Иван Семеныч, в купеческое сословие переходишь? — задал вопрос Бахуров. — Благовременно! Петр Алексеевич купечеству добрый покровитель и об успехах его весьма печется. Да вот вам! — Бахуров зачитал на память: — «Московского государства купецким людям торговать так же, как торгуют иных государств торговые люди, кумпаниями…»