Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

Он взглянул на Цицерона, который продолжал восхищенно рассматривать бюст.

— Что ты думаешь, Марк? — спросил он.

— Я думаю, — осторожно сказал Цицерон, — что впервые в своей жизни вижу половину, которой удалось стать больше целого.

Это оказалось для Аттика уже слишком. Он захохотал так, что, обессилев, сел на пол. Цицерон последовал его примеру. Бедняге Квинту оставалось лишь обидеться или составить компанию смеющимся. Недаром он был братом Цицерона — он выбрал веселье.

После этого настала пора обедать. К ним присоединилась успокоившаяся Помпония с Теренцией и примирительницей Туллией, которая лучше всех умела ладить со своей теткой.

— Так когда же свадьба? — спросил Аттик.

Он не видел Туллию так давно, что для него явилось сюрпризом увидеть ее повзрослевшей. Такая хорошенькая девушка! Мягкие каштановые волосы, кроткие карие глаза, очень похожа на отца и, как он, довольно остроумна. Она уже несколько лет была помолвлена с молодым Гаем Кальпурнием Пизоном Фругием. Хорошая пара — не только с точки зрения денег и влияния. Пизон Фругий был самым привлекательным членом семьи, куда более знаменитой мерзостью и жестокостью, нежели чуткостью и мягкими нравами.

— Еще два года, — ответила Туллия со вздохом.

— Долго ждать, — сказал Аттик сочувственно.

— Слишком долго, — опять вздохнула Туллия.

— Ну-ну, — весело заметил Цицерон, — посмотрим, Туллия. Может быть, мы сможем немного ускорить это событие.

При этих словах все три женщины бросились в гостиную Помпонии уже готовиться к свадьбе.

— Ничто так не делает женщин счастливыми, как свадебные хлопоты.

— Она влюблена, Марк, а это редкость, когда браки организуются заранее. Как я догадываюсь, Пизон Фругий чувствует то же самое. Так почему бы им не образовать семью до восемнадцатилетия Туллии? — предложил Аттик, улыбаясь. — Сколько ей сейчас? Шестнадцать?

— Почти.

— Тогда пожени их в конце этого года.

— Я согласен, — угрюмо сказал брат Квинт. — Приятно видеть их вместе. Они так хорошо ладят, что стали друзьями.

Никто не прокомментировал этого замечания, и для Цицерона представился удобный случай сменить разговор. Со свадьбы он переключился на Катилину — не только более интересную, но и более простую тему.

— Ты считаешь, что он действительно собирался ликвидировать долги? — с любопытством спросил он Аттика.

— Не то чтобы я верил этому, Марк, но я определенно не мог это проигнорировать, — честно ответил Аттик. — Обвинение достаточное, чтобы напугать многих деловых людей, особенно в такой момент, когда так трудно получить кредит, а проценты подскочили. Конечно, многие будут это приветствовать, но таковые всегда останутся в меньшинстве, и они редко занимают ведущее положение в финансовых кругах. Всеобщее аннулирование долгов наиболее привлекательно для маленьких людей и людей с небольшими ликвидными средствами, не позволяющими поддерживать хороший оборот денежной наличности.

— Ты хочешь сказать, что первый класс отвернулся от Катилины и Луция Кассия из осторожности, — сказал Цицерон.

— Именно.

— Тогда Цезарь был прав, — вставил Квинт. — Ты фактически обвинил Катилину в Палате без серьезных доказательств. Другими словами, ты пустил слух.

— Нет, это не так! Не так! — крикнул Цицерон, стукнув локтем по валику. — Я не поступил бы столь безответственно! Почему ты так глуп, Квинт? Те двое планировали свергнуть хорошее правительство либо в качестве консулов, либо устроив революцию! Как правильно сказала Теренция, люди не планируют всеобщее аннулирование долгов, если они не заигрывают с представителями низших классов. Это типичная схема для тех, кто хочет установить диктатуру.

— Сулла был диктатором, но он не аннулировал долгов, — упрямо сказал Квинт.

— Нет, он лишь умертвил две тысячи всадников! — воскликнул Аттик. — Конфискация их имений наполнила казну, множество новичков разжирели на проскрипциях. И прочие экономические меры стали необязательными.

— Тебя он не проскрибировал, — ощетинился Квинт.

— Да уж! Сулла был жесток, но он не дурак.

— Хочешь сказать, я дурак?

— Да, Квинт, ты дурак, — подтвердил Цицерон, избавив Аттика от необходимости искать тактичный ответ. — Почему тебе всегда нужно быть таким агрессивным? Неудивительно, что вы с Помпонией не можете поладить: вы похожи как две горошины!

— Грр! — прорычал Квинт, затихая.

— Да, Марк, определенный вред причинен, — сказал Аттик миролюбиво, — и есть шанс, что ты был прав, поступив так именно до выборов. Я думаю, что твой источник информации подозрителен, потому что немного знаю эту даму. Но с другой стороны, готов поспорить, что ее экономические познания уместятся на головке булавки. Выдернуть из воздуха фразу вроде всеобщего аннулирования долгов? Невозможно! Нет, я считаю, что ты имел основания так поступить.

— Что бы ты ни делал, — воскликнул Цицерон, вдруг осознав, что обоим его собеседникам слишком многое известно о Фульвии Нобилиор, — никогда никому не упоминайте ее имени. Даже не намекайте, что у меня есть шпион в лагере Катилины! Я хочу и дальше использовать ее.

Даже Квинт увидел смысл в этой просьбе, и все согласились не заговаривать о Фульвии Нобилиор. Аттик, человек, мыслящий логически, вообще считал необходимым постоянно следить за тем, что делается вокруг Катилины.

— Может статься, что сам Катилина и не имеет к этому отношения, — сказал наконец Аттик, — но определенно его окружение заслуживает нашего внимания. Со времен Италийской войны Этрурия и Самний находятся в постоянном волнении, и падение Гая Мария только обострило ситуацию. Не говоря уже о мерах Суллы.

В секстилии Квинт Цицерон проводил женщин обоих семейств вместе с их отпрысками на побережье, а Марк Цицерон остался в Риме, чтобы отслеживать события. Семейство Курия не имело средств для отдыха в Кумах или Мизене, так что Фульвия Нобилиор вынуждена была переносить летнюю жару в Риме. Для Цицерона это тоже оказалось тяжело, но ради важной цели стоило пострадать.

Миновали сентябрьские календы. По традиции первого сентября следовало провести собрание Сената, что и было сделано. После этого большинство сенаторов возвратились к морю, поскольку календарь настолько обогнал сезоны, что самая большая жара была еще впереди. Цезарь оставался в городе. Остались и Нигидий Фигул, и Варрон — по одной и той же причине. Новый великий понтифик объявил о находке, как он их назвал, «Каменных анналов» и «Комментариев царей». После созыва коллегии жрецов в последний день секстилия, чтобы информировать их и дать им возможность осмотреть таблицы и манускрипт, он выступил на собрании Сената первого сентября, где показал отцам сенаторам свои находки. Большинство зевали (в том числе и некоторые жрецы), но Цицерон, Варрон и Нигидий Фигул посчитали это интересным и провели первую половину сентября, знакомясь с античными документами.