Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

— Не лучше было мне стать плебейским трибуном в следующем году? Так я мог бы получить землю для Помпея, а он стал бы твоим должником. В нынешнем году у него только Ауфидий Луркон и Корнелий Корнут, но ни один из этих трибунов не пользуется влиянием. Поговаривают, что через год у него будет Луций Флавий, но это тоже бесполезно.

— О нет, — тихо возразил Цезарь, — не надо слишком облегчать Помпею жизнь. Чем дольше он ждет, тем больше растет его благодарность. Ты, Ватиний, мой человек, душой и телом, и я не хочу, чтобы наш герой Магн понял это. Он давно уже на Востоке, он привык потеть.

Boni тоже потели, хотя у них и имелся свой плебейский трибун, к тому же более способный, чем Ауфидий Луркон и Корнелий Корнут. Это был Квинт Фуфий Кален, который оказался равным по силам остальным девяти своим коллегам, вместе взятым. Однако в начале срока это было незаметно, что объясняло некоторый упадок духа у партии «хороших людей».

— Каким-то образом мы должны свалить Цезаря, — сказал Гай Пизон Бибулу, Катулу и Катону.

— Трудно, учитывая случившееся во время празднования Bona Dea, — сказал Катул, содрогнувшись. — Он вел себя как подобает, и все в Риме знают об этом. Он развелся с Помпеей, не претендуя на ее приданое. Да еще эта фраза о том, что «жена Цезаря должна быть вне подозрений»! Она оказалась настолько уместной, что звучит уже на Форуме. Блестящий маневр! Это говорит о том, что он считает ее невиновной, но протокол требует, чтобы она ушла. Если бы у тебя, Пизон, была жена — или у тебя, Бибул! — вы знали бы: ни одна женщина в Риме не потерпит, чтобы критиковали Цезаря. Гортензия прожужжала мне этим все уши. Равно как и Лутация — Гортензию. Не могу понять почему, но римские женщины не хотят, чтобы Клодия судили публичным судом, и они все знают, что Цезарь согласен с ними. Женщины, — мрачно закончил Катул, — это сила, которую мы недооцениваем.

— Скоро у меня будет другая жена, — сообщил Бибул.

— Кто?

— Еще одна Домиция. Это Катон все организовал.

— Больше похоже на то, как ты организуешь провалы Цезаря, — огрызнулся Гай Пизон. — На твоем месте я бы не женился. Вот я собираюсь оставаться холостяком.

Катон не удостоил его ответом, он просто сидел, подперев подбородок рукой, в глубокой депрессии.

Год выдался неудачным для Катона. Он вынужден был познать еще один горький урок. Стремясь убрать со своего пути соперников, он оказался вообще без соперников, на фоне которых мог бы выгодно выделяться. Как только Метелл Непот уехал из Рима, чтобы присоединиться к Помпею Великому, значение Катона как плебейского трибуна сошло на нет. Единственный следующий его шаг был непопулярен, особенно среди его близких друзей из boni. Когда цена зерна нового урожая взлетела до рекордной высоты, Катон провел закон, согласно которому предлагалось отдать зерно населению по десять сестерциев за модий, что обошлось казне в тысячу талантов. И Цезарь голосовал за это в Палате, где Катон первым — и очень корректно — внес это предложение. Более того, Цезарь произнес очень милую речь, в которой отметил в Катоне большую перемену к лучшему. И даже поблагодарил его за благоразумие. Неприятно, когда такие люди, как Цезарь, превосходно понимают: предложение Катона здраво и предотвращает неприятные события, — в то время как Гай Пизон и Агенобарб визжат громче свиней. Они даже обвинили Катона в попытке стать большим демагогом, чем Сатурнин, угождая простому люду!

— Нам нужно привлечь Цезаря за долги, — сказал Бибул.

— Мы не можем сделать этого, не уронив чести, — возразил Катул.

— Сможем, если не будем иметь с этим ничего общего.

— Мечты, Бибул! — сказал Гай Цизон. — Единственный способ — помешать преторам этого года получить провинции. Но когда мы попытались предложить продлить полномочия действующих губернаторов, нас зашикали.

— Есть другой способ, — произнес Бибул.

Катон поднял голову.

— Какой?

— Жеребьевка по преторским провинциям будет проводиться в первый день нового года. Я говорил с Фуфием Каленом, и он с удовольствием наложит вето на жеребьевку на том основании, что никаких официальных решений принимать нельзя, пока не решится проблема с Bona Dea. И поскольку, — добавил довольный Бибул, — все женщины твердят, что ничего нельзя предпринимать, а по крайней мере половина Сената очень восприимчива к просьбам женщин, то Фуфий Кален может продолжать налагать вето в течение нескольких месяцев. А нам лишь нужно шепнуть некоторым ростовщикам, что в нынешнем году преторы не получат провинций.

— По крайней мере, за одно я могу похвалить Цезаря, — рявкнул Катон. — Он развил твои мозги, Бибул. В прежние дни ты бы до этого не додумался.

У Бибула вертелась на языке некая грубость, адресованная Катону, но он промолчал и лишь кисло улыбнулся. Катул отреагировал довольно странно:

— Я согласен с этим планом, но при одном условии: мы не будем говорить об этом Метеллу Сципиону.

— Почему? — тупо спросил Катон.

— Потому что я больше не могу выносить эту бесконечную литанию: «Покончить с Цезарем здесь, покончить с Цезарем там», а ничего не получается!

— На этот раз, — уверил Бибул, — мы не можем проиграть. Публия Клодия не будут судить никогда.

— Это значит, что он тоже пострадает. Он — новый выбранный квестор, который не получит работы, если не будет жеребьевки, — сказал Гай Пизон.

Война в Сенате — судить или не судить Публия Клодия — разразилась после новогоднего фиаско в храме Юпитера Наилучшего Величайшего (значительно лучше отделанного внутри — Катул серьезно воспринял предупреждение Цезаря). Вероятно, потому, что процесс остановился, решили выбрать новых цензоров. Были возвращены два консерватора в лице Гая Скрибония Куриона и Гая Кассия Лонгина, что обещало тесное сотрудничество цензоров — при условии, что плебейские трибуны оставят их в покое.

Старшим консулом стал Пизон Фругий, усыновленный ветвью Пупиев из ветви Кальпурниев. У него была очень сварливая жена. Поэтому он твердо возражал против суда над Публием Клодием.

— Культ Bona Dea — вне компетенции Сената, — решительно заявил он, — и я ставлю под сомнение законность всего, что будет приниматься после сделанного: коллегия понтификов уже объявила, что Публий Клодий совершил святотатство. Его преступление не отражено в законах. Он не соблазнял весталку, он не пытался вмешиваться в ритуалы какого-нибудь официального римского божества. Ничто не может умалить значения содеянного им, но я — один из тех, кто согласен с женщинами Рима: пусть сама Bona Dea накажет его, как сочтет нужным, и тогда, когда сочтет нужным.

С этим заявлением был абсолютно не согласен его младший коллега Мессала Нигер.

— Я не успокоюсь, пока Публия Клодия не осудят! — объявил он. — Если нет такого закона на таблицах, тогда я предлагаю сформулировать его! Нечего болтать, что виновного нельзя судить потому лишь, что в наших законах не упомянуто данное преступление! Надо внести в закон такой пункт — специально для Публия Клодия, и я предлагаю сделать это сейчас!