Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

Публий Клодий не собирался прощать Лукуллу те месяцы, что он вынужден был тащиться пешком и жить в жутких условиях. Несмотря даже на то, что его собственная доля трофеев составила сто тысяч сестерциев. Где-то между Эвзебией Мазакой и переправой у Томисы Клодий добавил имя своего шурина в список тех, кто заплатит ему за оскорбления. Катилина. Мелкая рыбешка Цицерон. Фабия. И теперь еще Лукулл. Увидев золото и серебро, сложенные в хранилищах — он помогал пересчитывать добычу, — Клодий захотел понять, как Лукуллу удалось обмануть всех при дележе. Не менее тридцати тысяч каждому легионеру, каждому всаднику? Смешно! Счеты сообщали ему, что восемь тысяч талантов, разделенные на пятнадцать тысяч людей, дают всего по тринадцать тысяч сестерциев на каждого. Откуда он возьмет еще семнадцать тысяч? От продажи пшеницы, лаконично ответил военачальник, когда Клодий обратился к нему за объяснением.

Однако это напрасное упражнение в арифметике подало Клодию идею. Если он вообразил, что Лукулл обманывает своих людей, что в таком случае подумают они, если кто-нибудь посеет среди них недовольство?

Пока Тигранокерт не был занят, у Клодия не было шанса завести знакомства с кем-нибудь вне небольшой и неразговорчивой группы легатов и трибунов. Лукулл придерживался протокола и не одобрял дружбу между рядовыми солдатами и своим штабом. Но теперь, когда наступила зима, и этот новый Лукулл был готов дать полную свободу всем, кто ему служил, контроль ослабел. Да, конечно, оставалась необходимость выполнять определенную работу. Лукулл приказал собрать всех актеров и танцоров и заставил их дать представление для его армии. Цирковое представление далеко от дома для людей, которые больше никогда этого дома не увидят. Развлечений была масса. И вина — тоже.

Лидером фимбрийцев был primus pilus — центурион, который возглавлял старший из двух фимбрийских легионов. Звали его Марк Силий. Семнадцать лет назад, юнец, еще не начавший бриться, он вместе с остальными шел маршем на восток, через Македонию, с Флакком и Фимбрией. Марк Силий тогда одобрил убийство Флакка в Византии. Он пришел в Азию, сражался против царя Митридата, потом его передали Сулле, когда Фимбрия покончил с собой, и он дрался на стороне Суллы, Мурены, а теперь — Лукулла. Вместе с другими он осаждал Митилены. К тому времени он уже был pilus prior — очень высокий ранг в сложной иерархии центурионов. Год тянулся за годом, сражение за сражением. Когда нынешние фимбрийцы покидали Италию, они все были еще подростками, потому что в то время Италия истощила свои резервы закаленных воинов. Теперь, в Тигранокерте, они все были немолодыми людьми, которые половину своей жизни прослужили в армии. Но бесконечные петиции, которые они подавали в Сенат с просьбой отпустить их, все время отклонялись. Марк Силий, их лидер, ожесточился. Ему было тридцать четыре года. Он просто хотел домой.

Клодию не понадобилось стараться, чтобы добывать информацию. Легаты, даже такие недовольные, как Секстилий, время от времени разговаривают. Обычно они говорили о Силии или о центурионе другого легиона, Луции Корнифиции, который, несмотря на имя, не был из влиятельной семьи.

Оказалось совсем нетрудно найти, где в Тигранокерте обосновался Силий. Он и Корнифиции обитали в малом дворце, принадлежавшем сыну Тиграна. Они там жили с восхитительными женщинами, и им прислуживало столько слуг, что хватило бы на целую когорту.

Публий Клодий, патриций знатного рода, явился к ним в гости и, как греки перед Троей, принес подарки. Конечно, не размером с деревянного коня! Небольшой мешочек грибов, которые дал ему Лукулл (он любил экспериментировать с такими веществами), и сосуд великолепного вина, такой большой, что потребовалось трое слуг, чтобы нести его.

Приняли его неохотно. Оба центуриона хорошо знали, кто такой Клодий, кем он приходился Лукуллу, как он вел себя на марше, в лагере у стен города и во время сражения. И личность Клодия не производила на них впечатления. Он был среднего роста, слишком заурядного телосложения, чтобы выделяться из толпы. Их восхитила его наглость — он явился словно хозяин. Не переставая болтать, Клодий удобно устроился на большой гобеленовой подушке между ложами, где оба легионера развлекались с подвернувшимися в данный момент женщинами, вынул свой мешок с грибами и принялся рассказывать им, что произойдет, когда они попробуют этот необычный продукт.

— Поразительная вещь! — разглагольствовал Клодий. — Попробуйте! Но жевать надо медленно, и не ждите, что нечто произойдет мгновенно. Надо подождать.

Силий не торопился воспользоваться приглашением. Он заметил, что и Клодий не подал примера и не стал жевать сморщенные кусочки — ни быстро, ни медленно.

— Чего ты хочешь? — резко спросил он.

— Поговорить, — ответил Клодий и впервые улыбнулся.

Это был всегда шок для тех, кто никогда не видел улыбающегося Публия Клодия. Улыбка преображала его вечно напряженное, недовольное лицо в нечто такое милое, обаятельное, что вдруг все вокруг тоже начинали улыбаться. И как только Клодий улыбнулся, тотчас расцвели улыбки на лицах Силия, Корнифиция и обеих женщин.

Но фимбрийца не так-то просто было провести. Клодий был враг — и намного серьезнее, чем любой армянин, сириец или кавказец. Поэтому после того, как улыбка исчезла с лица Клодия, Силий сохранил скептицизм.

Клодий почти ожидал именно такого развития событий. Это входило в его план. За те четыре года, что он слонялся по Риму, он обратил внимание на то, что те, кто ниже его по положению, с большим подозрением смотрят на любого высокорожденного. Они не могли понять, почему какой-то высокорожденный хочет посещать трущобы.

Клодий, никем не руководимый, отвергнутый своим классом, отчаянно желавший делать хоть что-то, поставил себе целью устранить недоверие к себе. Сознание достигнутой победы согревало его. И еще он обнаружил, что ему нравится находиться в такой компании. Ему нравилось чувствовать, что он лучше образован и умнее присутствующих. Это давало ему преимущество, которого он был лишен, находясь среди равных. Он ощущал себя гигантом. Всем своим видом он давал понять: вот знатный человек, которого действительно волнует судьба простых людей, вот аристократ, которому нравятся простые люди, их жизнь. Он знал, как втереться к ним в доверие и чувствовать себя среди них как дома. Он наслаждался новым способом лести.

Его метод заключался в разговоре. Никаких громких слов, никаких небрежных ссылок на греческих драматургов и поэтов, ни одного намека на то, что эта компания, или это вино, или его окружение ему не нравятся. И пока он говорил, он усердно угощал аудиторию вином, делая вид, что и сам много пьет, но внимательно следил за тем, чтобы оставаться самым трезвым в комнате. Он умел притвориться очень пьяным. Он валился под стол, падал со стула, выбегал из комнаты, делая вид, что его рвет. Первый раз, когда он попытался заговорить со своей намеченной жертвой, все держались довольно сдержанно. Но он пришел во второй раз, потом в третий, потом и в четвертый… Он ходил до тех пор, пока даже самый осторожный из компании не вынужден был признать: да, Публий Клодий действительно замечательная личность, совсем обыкновенный парень, который просто имел несчастье родиться знатным. После того как доверие было установлено, Клодий почувствовал, что может манипулировать всеми, как хочет, — при условии, что никогда не выдаст своих тайных мыслей и чувств. Он быстро понял, что перед ним — неотесанные, необразованные парни, отчаянно жаждущие похвалы тех, кто выше их. И только и ждут, чтобы ими кто-то занялся.