Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

Так думали они, пока не увидели снег, запятнанный кровью. Это случилось, когда ущелье, по которому они тащились, начало постепенно расширяться и лошадям удалось немного пощипать травы. Теперь менее отвесные, но почти такие же высокие горы сохраняли снег на склонах. И этот снег был похож на тот, что остается на поле боя после полного разгрома врага, — буро-розовый от крови.

Клодий кинулся к Корнифицию, чей легион следовал за старшим легионом под командованием Силия.

— Что это значит? — в ужасе воскликнул Клодий.

— Это значит, что нас ожидает смерть, — ответил Корнифиций.

— Раньше вы такого никогда не видели?

— Как мы могли видеть такое раньше, если мы это видим здесь, как знак для всех нас?

— Мы должны повернуть назад, — дрожа, сказал Клодий.

— Слишком поздно, — возразил Корнифиции.

И они продолжали идти. Теперь стало немного легче, потому что река сумела расширить свои берега и высота гор уменьшалась. Но Лукулл объявил, что они слишком уклонились на восток. Поэтому армия, все еще не в силах отвести взгляда от кровавого снега, опять стала карабкаться вверх. Нигде не попадалось признаков жизни, хотя всем было приказано захватить какого-нибудь кочевника, любого, кто попадется на глаза. Но как человек может жить в таком месте, если у него перед глазами постоянно окровавленный снег?

Дважды они поднимались на высоту в десять и даже одиннадцать тысяч футов и дважды скатывались вниз. Но во второй раз было уже получше, потому что кровавый снег исчез и вокруг расстилался обычный красивый белый снег. После второго подъема они увидели вдалеке голубое Тоспитское озеро, мирно дремавшее на солнце.

Уставшая, обессиленная, армия спустилась, казалось, на поля Элизия, в обитель блаженных в царстве мертвых, хотя высота еще оставалась в пять тысяч футов. Но там ничего не росло, ибо никто не жил на этой земле, чтобы возделывать ее. Почва оставалась замерзшей до самого лета и снова застывала при первом же дыхании осеннего ветра. Деревьев не было, но трава росла. Люди тощали, а лошади определенно полнели. Для людей оставалась дикая спаржа — она снова появилась на склонах.

Лукулл упорно продолжал путь, понимая, что за два месяца ему удалось пройти не более шестидесяти миль на север от Тигранокерта. Все же самое худшее было позади. Теперь можно было двигаться быстрее. Обойдя озеро, Лукулл увидел небольшое селение, жители которого выращивали зерно. Он забрал у них все, до единого колоска. Еще несколько миль — и он нашел еще зерна и его тоже забрал. Кроме того, Лукулл хватал каждую овцу, которая попадалась на пути его армии. К этому времени людям уже было не так трудно дышать. И не потому, что воздух не был разреженным, а потому, что все уже привыкли к высоте.

Река, стекавшая с северных снежных вершин в озеро, была довольно широкой и спокойной. Она текла в том же направлении, куда держал путь и Лукулл. Жители деревни, говорящие на искаженном мидийском, передали ему через мидийца-переводчика, что между римлянином и долиной реки Араке остался только один горный хребет. «Трудные горы?» — спросил он. «Не такие трудные, как те, с которых сошла столь странная армия», — был ответ.

Когда фимбрийцы оставили долину и стали опять подниматься в горы, на них напали катафракты. Поскольку фимбрийцам нравилась хорошая драка, они сами, без помощи галатов, спустили с горы этих огромных всадников и лошадей в кольчугах. После этого галаты справились со вторым отрядом катафрактов. И стали ждать следующих.

Но больше катафрактов не было. Через день марша римляне поняли почему. Земля была совсем плоской, но, насколько хватал глаз в любом направлении, она сама представляла собой новое препятствие — нечто до того таинственное и ужасное, что они гадали, каких богов оскорбили, чтобы те прокляли их таким кошмаром. И опять появились кровавые пятна — на этот раз уже не на снегу, а размазанные по всей почве.

Перед ними торчали скалы. Скалы с острыми как бритва краями, высотой от десяти до пятидесяти футов. Они безжалостно нагромождались друг на друга, сталкивались, нависали всюду, без всякой причины, логики или порядка.

Силий и Корнифиции захотели поговорить с военачальником.

— Мы не можем перейти через эти скалы, — спокойно сказал Силий.

— Эта армия может перейти через что угодно, и она уже доказала это, — ответил Лукулл, очень недовольный их протестом.

— Нет дороги, — продолжал Силий.

— Тогда мы проведем ее, — упорствовал Лукулл.

— Только не через эти скалы. Мы не будем этого делать, — сказал Корнифиции. — Я знаю, потому что мои люди уже пытались. Из чего бы эти скалы ни состояли, они тверже, чем наши киркомотыги.

— Тогда мы просто перевалим через них, — резко сказал Лукулл.

Он не сдавался. Истекал третий месяц похода. Он должен достичь Артаксаты. Поэтому его маленькая армия шагала дальше. Она подошла к лавовому полю, когда-то в далеком прошлом изрезанному внутренним морем. И задрожала от страха, потому что все скалы были покрыты кроваво-красным лишайником. Идти было трудно. Казалось, муравьи тащатся через поле, покрытое осколками. А скалы резали, оставляли ссадины, синяки, скалы жестоко наказывали людей. Вокруг не было ни единой тропинки. Со всех сторон на горизонте виднелись снежные горы, иногда ближе, иногда дальше, но постоянно в поле зрения, не обещая людям передышки.

Когда римляне отошли немного на север от Тоспитского озера, Клодий решил, что ему наплевать, что скажет или сделает Лукулл. Он пойдет с Силием. И когда (узнав от Секстилия, что Клодий покинул штаб и присоединился к центуриону) военачальник приказал ему вернуться в первые ряды отряда, Клодий отказался.

— Передай моему зятю, — сказал он трибуну, посланному за ним, — что я счастлив быть там, где нахожусь сейчас. Если он хочет, чтобы я топал впереди, ему придется заковать меня в кандалы.

Ответ этот Лукулл предпочел проигнорировать. По правде говоря, штаб полководца был очень рад отделаться от этого вечно недовольного смутьяна Клодия. Но еще никто не подозревал участия Клодия в бунте киликийских легионов. И поскольку фимбрийцы ограничились официальным протестом, объявленным их центурионами, никто не подозревал о назревающем мятеже фимбрийцев.

Вероятно, мятежа и не было бы, если бы не гора Арарат. Пятьдесят миль через поля лавы армия преодолела с трудом, затем снова вышла на траву. О счастье! Но с востока на запад их путь пересекала гора, подобной которой никто никогда не видел. Восемнадцать тысяч футов твердого снега. Самая красивая и ужасающая гора в мире, со второй вершиной на западе, пониже, но не менее страшной.

Фимбрийцы сложили щиты, пики, осмотрелись. И заплакали.

На этот раз депутацию к полководцу возглавил Клодий.