Александр СЕГЕНЬ - Невская битва

Дванадесять, значит. Хороню-то как!

Княжна тотчас спохватилась и покраснела от сты­да — ведь гадать и загадывать грех! Да еще на таком загадывать — на пасхальной стихире!.. И ведь только что исповедовалась. Как же теперь причащаться? На­до снова каяться…

Князь Александр как держал хоругвь одною десни­цей, так и посейчас продолжал держать. Ох и силуш­ка в нем! Этак он и ее, жену свою, на одной руке дер­жать сможет? Надо будет попросить его потом. Боже ты мой, неужели она ему женой станет? И верится и не верится. За что же счастье такое? Ей, загадывалыци-це, грешнице, которую и к причастию нельзя допус­тить, а не то что… Но, думая так о себе, княжна Алек­сандра где-то в глубине души ничуть уже не сомнева­лась в том, что ей, и только ей назначено судьбою быть самой счастливой невестою и суждено дать счастье са­мому главному жениху на всей Руси Великой.

Онвсе время поглядывал в ее сторону, и всякий раз веселое волнение охватывало его — хороша, очень хо­роша! Нигде не сыскать лучше девушки, чем высва­танная им Саночка. И когда он нес тяжелую хоругвь, то загадал себе, что если не устанет десница, не потре­бует помощи другой руки, значит — по всей жизни пронесет он любовь свою к будущей жене. Что такое любовь, он понимал смутно, но разве это постоянное и необоримое желание всегда смотреть в ее сторону не есть любовь? Еще ему хотелось, чтобы она встала нож­ками ему на ладонь, а он вытянул вперед руку и нес ее так. Разве это не любовь?

Когда входили в храм, ему уже очень тяжело было держать в руке хоругвь, но он вытерпел и донес ее до самой ячеи, в которую она вставлялась древком и ос­тавалась там до следующего Крестного хода. Он тотчас хотел перекреститься, но десница затекла и уже не слушалась. Он даже рассмеялся от непривычного ощу­щения — никогда такого не бывало, чтоб рука да не стала слушаться. Взглянул снова на княжну Алексан­дру и вновь встретился с нею трепетным взором. А ведь еще целая седмица до свадьбы!

— Христос воскресе! — возглашали с амвона епис­коп и другие служители.

— Воистину воскресе! — спешило, как можно громче, отозваться все человечество в храме, как мож­но бодрее и радостнее. И Александру казалось, что в этом единодушном всеобщем возгласе, в котором все голоса сливаются воедино, ему удается услышать то­ненький голосок полоцкой княжны, привезенной ему в наилучший подарок к Светлому Христову Воскресе­нию. И это ее трогательное «и» — «вой-истину» — од­новременно и детское и очень женственное — волнова­ло его до такой степени, что он даже испугался — как же так, Пасха Христова, а я не о Господе думаю и вос­торгаюсь, а об этой девочке, которую лишь второй раз в жизни вижу. Прости меня, Иисусе Христе! Ты был со мною со дня моего рождения, ласково заботясь обо мне и оберегая меня с помощью ангела-хранителя, а я вме­сто того, чтобы думать только о тебе, думаю о ней, о моей Саночке…

— Христос воскресе! — в который уж раз воскли­цали на амвоне, и Александр Ярославич спешил загла­дить свою вину перед Господом, всю душу вкладывая в изъявление великой преданности и любви к Нему:

— Воистину воскресе!

И две слезинки, как искорки из бушующего кост­ра, высверкивались из глаз Александра, мгновенно высыхая, настолько были горячи. Он попытался за­ставить себя больше не думать о невесте, полностью сосредоточившись на самой главной в году церковной службе, что стоило ему немалого труда: все рассыпа­лось, когда шея сама собой поворачивалась, а взгляд невольно пускал стрелу свою в заветную цель и безо­шибочно находил ее — вон она — необыкновенная — глаза, как бирюзовое пламя, рот полуоткрытый, да не­ужто можно утерпеть до свадебного дня?!.

А надо терпеть. Время долго тянется, да быстро пролетает. Глядишь, и дождешься ты, влюбленный юноша, заветного часа. Смотри-ка, ведь еще недавно кругом церкви с Крестным ходом шли, а вот уж и Сло­во огласительное Иоанна Златоуста епископ Мерку­рий читает. Скоро литургия начнется, потом и вся ночь Великая минует, да так и вся Светлая седмица в праздничных радостях проскачет.

И снова, стараясь не думать о Саночке, он тихо шептал вместе с епископом волшебное Златоустово Слово о Пасхе, давно уж наизусть знаемое:

— Ад, где твоя победа? Смерть, где твое жало?

Во время литургии ему удалось побороть себя и ду­мать больше о воскресении Христовом, он смотрел на икону, и, как часто с ним бывало, Господь стал казать­ся ему живым, а не изображенным.

Наконец началось причастие. Александр, как все­гда, с трепетом приблизился к чаше.

— Причащается раб Божий Александр во имя От­ца и Сына и Святаго Духа, — произнес Меркурий и внес лжицу в уста Ярославича. В сей миг все внутри у князя взыграло, святое тепло разлилось по груди, он приложился губами к подножию чаши и отошел к сто­лику с теплотой 22 и просфорами — самым вкусным, что есть на свете. Стал есть хлебец, запивая теплотой, замешанной на сладком красном вине. И потом так и остался стоять возле этого столика в ожидании своей невесты. Наконец и она вкусила Святых Тайн и подо­шла сюда. Он любовался, как она преломила просфору своими тонкими пальцами, как погрузила ее в неж­ные уста, как стала жевать, запивая теплотой из золо­той чашечки, глядя на Александра с любовью. И дож­давшись, покуда она закончит, жених подошел к ней и радостно сказал:

— Христос воскресе, Саночка!

— Воистину воскресе! — тихо и зачарованно ото­звалась Александра, и он, приобняв ее, троекратно по­целовал, стараясь попасть губами как можно ближе к ее губам. Она восхитительно благоухала, как пахнет свежее, покрытое росой поле. В миг пасхального поце­луя глаза ее закатились, и она едва не упала в обмо­рок, а когда он отпустил ее, шатнулась в сторону, но устояла и нетвердой походкой вернулась туда, где простояла всю службу.

У него самого в голове закружилось, будто он вы­пил добрый кубок хмельного пива. А уже подходили к нему христосоваться — отец и братья, другие родст­венники, гости-князья, соратники в боях, вот подо­шел и будущий тесть:

— Христос воскресе, Александре Ярославичу!

— Воистину воскресе, Брячиславе Изяславичу!

— А я тебе таких соколиков и ястребов в подарок привез, что все зудит, невтерпеж показать! — выпалил князь Полоцкий, и видно было, что он не хотел гово­рить этого, а само не утерпелось и сорвалось с уст.

Александр рассмеялся, и ему тоже невтерпеж ста­ло поглядеть на ловчих птиц, до которых он был стра­стный любитель.

— А прямо сейчас, после крестоцелования, можно?

— Конечно, можно! — радостно воскликнул буду­щий тесть. — Я прямо сейчас повелю отнести их всех к тебе в хоромы, а тотчас след за крестоцелованием мы туда и отправимся!