Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

— По скольку человек высылать в дозоры и станицы, как думаете? — спрашивал многих князь Воротынский и почти всякий раз получал примерно один и тот же ответ:

«То дело воеводское. Сколь ему сподручно, пусть столько и шлет. Он в первую голову в ответе за усторож-ливую службу».

И еще в одном проявилось твердое единство — счита­ли все, что возмещать убытки, которые случаются при несении службы, а тем более в сечах — коня ли потеряет порубежник, оружие ли какое, доспехи ли попортит, — надо из царской казны.

— Раненым в сече воспоможествование было бы, а пленных выкупал бы государь.

— А если неурочная какая посылка, давали бы воево­ды, у кого худой конь, доброго, у полчан своих же взяв. Но не безденежно. Алтына 210 бы по четыре-пять в день.

Самыми важными, как виделось князю Воротынско­му, были два совета. Первый, подтверждающий давнюю просьбу Никифора Двужила и его сына о земле из рук го­сударевых, а не от князей и воевод, которую он так и не сумел выполнить.

— Государь пусть жалует, кому сколько четей. Да чтоб без обиды, чтоб ровно и стрельцам, и детям бояр­ским, и казакам.

— Верно, казаки обижены. Их бы с детьми боярскими вровень поставить.

— А кто не пожелает землю брать?

— Пусть с жалованного оклада.

Вот так. До каждой мелочи додумываются. Только в том, чтобы государь землею жаловал и казаков не оби­жал, нет ничего неожиданного: мысли-то о рубашке сво­ей, которая ближе всего к телу, давно выстраданы, а вот что касается второго совета важного, удивил он Воро­тынского и обрадовал. Не только значимостью своей, но, главное, что не воеводами первое слово сказано, а каза­ками.

— Свои глаза и уши — хорошо, только куда ладней иметь бы их еще и под сердцем крымским. Возьми бродников? Нашей же крови люди. Иль пособить откажутся? Кто-то, может, и не пожелает, забоится, но многие согла­сятся. К казакам на Азов, на Дон и даже на Днепр тай­ных людей послать, чтоб там доброхотов выискать. Каз­не царевой, конечно, в нагрузку, только не в ущерб. Сто­рицей окупятся подарки.

«А государь на меня гневался и теперь не доверяет за лазутчиков моих. Настаивать нужно. Глядишь, возьмет в толк полезность тайных сношений».

Целыми, почитай, днями Михаил и Владимир Воро­тынские проводили в беседах с порубежниками, к вечеру невмоготу уже становилось, да тут еще у Логинова работа над чертежами застопорилась. И не по его вине, а по пре­дусмотрительности. Он все уже нанес на чертеж: и имею­щиеся засечные линии со сторожами и воротами (даже новую засеку и сторожи по Упе не упустил), и все шляхи — Бакаев, Пахмуцкий, Сенной, Муравский, Изюмский, Калмиусский, который одной стороной рогатки идет к Сосне-реке, где под Ливнами соединяется с Муравским, другой — через Дон на Ряжск и, круто вильнув, пересека­ет Воронеж-реку, в верховье соединяясь затем с Ногай­ским шляхом; а вот где наметить новые засечные линии, как далеко в Поле крепости выдвигать, сам определить опасался, хотя и имел на сей счет свое мнение.

Пришлось князьям вместе с подьячим сидеть не еди­ножды до полуночи со свечами. И так прикидывали, и эдак, пришли наконец к одному решению: в несколько линий, как делал это великий князь Владимир, ладить засеки, ставить сторожи, рубить города-крепости.

Еще напряженней пришлось работать братьям и по­дьячему после того, как в одну из встреч с государем Ива­ном Васильевичем тот спросил:

— Скоро ли к Думе готов будешь? Дело-то на макуш­ку зимы, настает пора не одному тебе шевелиться. Мне желательно, чтоб в день Святого Ильи Муромца приговор бы боярский я утвердил.

— К первому января, дню Святого Ильи, управлюсь. Слово даю. Только дозволь, государь, еще малый срок.

Чертеж изготовлен, а вот устав нужно обсудить с самими порубежниками. Пусть свое слово скажут.

— Лишнее дело. Бояре обсудят. Пусть станет это их приговором. Не Устав, царем даденный, а боярский При­говор.

— Воля твоя, государь. Только без твоего слова несмею я предлагать боярам тебе одному подвластное.

— Говори.

— Взять казачьи ватаги на Азове, по Дону и иные дру­гие, что нам тайно доброхотствуют у горла татар крым­ских… Чтоб Приговор боярский и им Уставом стал. А перво-наперво зелья огненного им послать, пищали да рушницы, землей, не скаредничая, пожаловать.

— Эка, пожаловать. Земля-то не моя.

— Верно. Но и не крымцев. Ничейная она, соха, паха­ря ожидаючи, истомилась.

Долго сидел в раздумье Иван Васильевич, вполне по­нимая, какой дерзкий шаг предстоит ему сделать, прими он совет князя Воротынского, настало ли время для это­го шага. Князь же Михаил Воротынский терпеливо ждал, готовясь убеждать государя, если тот смалодушни­чает.

Наконец Иван Васильевич заявил решительно:

— Беру! После приговора Думы первым делом отправ­ляй к ним воевод с обозами, с грамотами моими жалован­ными, с землемерами. Накажи, чтоб как детям боярским мерили бы и под пашни, и под перелог 211 .

— Впятеро, а то и больше сторож потребуется для но­вых засек. Казаков бы звать, кто хочет. На жалование или с землей, на выбор. Да чтоб с детьми боярскими их тоже уравнять.

— Дельно. Согласен вполне.

— Сторожи и крепости всей землей рубить. Слать туда для жизни тоже отовсюду. И добровольно, и по указу во­евод.

— Роспись составь. Бояре ее утвердят. Только Волог­ду не трожь. И Холмогоры с Архангельском.

— Там лучшие мастера…

— Сказал, не трожь, стало быть — не трожь!

Князь Михаил Воротынский знал, что государь Иван Васильевич строит в Вологде флот, не раззванивая осо­бенно об этом во все колокола. Хотел царь российский вывести его в Балтийское море неожиданно для шведов, датчан, поляков. Но знал Воротынский и то, что уже двадцать боевых кораблей ждут своего часа в устье Кубе-ны, чтоб по повелению цареву быть переведенными в Онегу, оттуда до Свири в Ладогу, а дальше по Неве, мимо Нево-города, в море вольное. Дело, как считал Воротын­ский, сделано, оттого можно почти всех мастеров и под-мастерий поставить на рубку крепостей в тех же вологод­ских лесах.

Разумно, конечно, если бы не одна загвоздка: царь продолжал строить корабли, теперь уже втайне от своих бояр и князей. Еще целых двадцать штук повелел пост­роить, крепче прежних и более остойчивых, ибо судьба им была определена иная: путь по бурным, студеным мо­рям. Уничтожение знатных русских родов, к которому уже приступил самовластец, а более того — дела буду­щие внушали ему страх, вот он и готовил для себя путь бегства из России в Англию. Вместе с казной государст­венной, которая перевезена была уже в Вологду и храни­лась в специально для нее построенных каменных тай­ных погребах под охраной верных псов-опричников. Да и опричнина была им придумана, чтобы выкрутиться из сложного положения, в какое он попал, увезя всю казну из Москвы. Грабя купцов пошлинами, но главное, беря взаймы крупные суммы у монастырей, у удельных кня­зей, он создал вторую казну, а после опричнины все дол­ги свои перепоручил земщине, князей же, кому был дол­жен, уничтожал, забирал их имения себе.