Владимир Митыпов - Долина бессмертников

— Видишь ли, — спокойно заметил Бальгур. — Тебя или меня еще можно зарезать, но западного чжуки, третье лицо в державе? Не знаю, не знаю…

— Третье лицо в державе сейчас Сотэ, а второе — яньчжи. — Бабжа хладнокровно долил себе из кувшина. — А Гийюя все-таки убьют.

— Я всегда тебе верил, Бабжа, — как можно равнодушнее сказал Бальгур, — но сегодня…

— Хорошо! — решился вдруг все более хмелеющий Бабжа. — Ты, конечно, знаешь, что моя жена из рода Сюйбу. Родной брат ее ходит в нукерах у Сотэ. Минувшей ночью он стоял в карауле у юрты государственного судьи и видел, как к нему провели двух незнакомцев. Этот нукер осторожно приблизился к юрте и услышал, что речь идет об убийстве Гийюя. Теперь-то ты веришь?

— Когда его должны убить — сегодня ночью?

— Да, но об этом никому, слышишь?

Бальгур кивнул, разглядывая возбужденного толстяка. Хитер Бабжа, хитер — проговорился-то он с умыслом, а вовсе не спьяну. С одной стороны, он, конечно, опасается становиться государственному судье поперек дороги, но с другой, — понимает, что гибель Гийюя, души и опоры княжеской вольницы, означает усиление шаньюя и Сотэ, конец самостоятельности родовых предводителей, которые уже не смогут держать себя в Совете с прежней независимостью…

Когда Бабжа, с трудом переставлявший ноги, уехал к себе, Бальгур велел подать коня и не торопясь порысил к юрте Гийюя. Еще издали он услышал хмельные выкрики, взрывы смеха, увидел суетящихся у юрты прислужников и свежеободранные бараньи туши. Расторопные нукеры помогли князю спешиться и проводили до входа.

В юрте пировали молодые князья и княжичи. Увидев старого князя, Гийюй радостно взревел:

— Большую чашу для почтенного князя Бальгура! Он собственноручно поднес Бальгуру наполненную до краев чеканную серебряную чашу, которую глава рода Солин, по обычаю, принял двумя руками, отлил на землю — духам предков, чуть пригубил и с поклоном вернул хозяину.

— Почтенный Бальгур! — нетвердо заговорил Гийюй. — Ты старше всех нас, кто сидит здесь. Скажи, зачем шаньюй вызвал в ставку свой тумэнь? Замыслил поход? Но тогда почему об этом не знает Совет князей? Что, спрашиваю я, делается в державе Хунну?! — вскипел он вдруг. — Модэ, восточного чжуки, отдали заложником бритоголовым. Кто отдал — Совет? Нет! Все решили яньчжи, Сотэ и шаньюй. Если так, то я тоже могу своей властью западного чжуки отдавать людей в заложники. Хотя бы вот его отдам юэчжам или дунху! — рявкнул Гийюй, указывая на племянника Сотэ, молодого князя богатырского сложения.

Гости захохотали. Кто-то крикнул:

— Лучше уж самого государственного судью! Оскорбленный племянник, выхватив меч, вскочил на ноги.

— Глупец! Кто вынимает на пиру оружие? — загремел Гийюй, схватил зажаренную целиком баранью тушу и с такой силой запустил ею в племянника государственного судьи, что сбил его с ног. Началась общая свалка.

Выбравшись из сотрясаемой возней и криками юрты, Бальгур некоторое время наблюдал за нетрезвыми нукерами Гийюя и дивился беспечности молодого князя.

В сумерках Бальгур позвал в юрту начальника своих нукеров и дал ему подробное указание.

В эту ночь старый князь не спал. Набросив на плечи поношенную барашковую шубу, он то грел над огнем руки, то выходил из юрты и подолгу вслушивался в ночь. Ставка долго не могла угомониться: шумели гуляки, скакали из конца в конец рассыльные, веселилась молодежь, ржали лошади, гасли и снова загорались костры. Созвездие Семи Старцев повернуло уже на вторую половину ночи, когда наконец наступила тишина, нарушаемая лишь лаем собак да отдаленным топотом табунов…

Бальгур в несчетный раз подбросил в огонь кизяку и прилег на кошмы. Наверно, он задремал, потому что не слышал, как окликнули кого-то нукеры, а потом к юрте, стараясь не шуметь, подъехало около десятка верховых.

— Князь!

Мигом сбрасывая дремоту, Бальгур сел на кошмах. У входа стоял начальник нукеров.

— Рассказывай, — потребовал князь.

— Их было двое.

— Да.

— Как ты велел, мы взяли их бесшумно…

— Да.

— Связали, надели на головы кожаные мешки…

— Да.

— И передали их нукерам князя Гийюя.

— Какое было при них оружие?

— Ножи, чеканы, мечи, луки. Все это мы также передали нукерам.

— Нукеры вас не узнали?

— Нет, было темно.

— Что вы им сказали?

— Сказали, что эти люди шли убивать князя Гийюя.

— Они вас не спрашивали, кто вы такие?

— Нет. Им было не до того. Они испугались, потому что спали на постах.

— Да, — удовлетворенно сказал Бальгур. — Передай нукерам, что я доволен, что я их награжу. Иди.

А утром — не успело еще солнце подняться на длину копья — разъяренный Гийюй в сопровождении десятка молодых князей и нукеров, волочивших на аркане двух избитых людей, прискакал к юрте Туманя.

Не проспавшийся толком Гийюй был зол до того, что вошел в шаньюеву юрту с плетью в руках. Вскоре оттуда послышался все нарастающий шум — сначала кричал Гийюй, немного спустя взревел Тумань, зычные голоса их были столь ужасны, что караульные, переглянувшись, взяли копья на изготовку. Потом откинулся полог юрты, и багровый свирепый шаньюй, высунувшись, гаркнул:

— Эй, кто-нибудь, государственного судью ко мне! Несколько человек сразу, нахлестывая лошадей, кинулись исполнять приказ.

Невозмутимый и замкнутый, как всегда, прибыл государственный судья. После этого шум пошел на убыль. Через некоторое время подозреваемых призвали в юрту. Началось дознание. Продолжалось оно почти полдня, но безрезультатно. Обвиняемые клялись, что забрели к юрте западного чжуки случайно — были пьяны и заблудились, что звучало убедительно. В их же пользу говорили и обстоятельства, при которых они были схвачены: в темноте напали неизвестные люди, связали, надели на голову мешки, передали нукерам Гийюя и бесследно исчезли.

Шаньюй, весьма круто взявшийся за это дело, постепенно утратил к нему интерес и вскоре ускакал к яньчжи. Государственный судья, выслушивая ответы обвиняемых, удовлетворенно кивал лысой головой, и чем больше горячился Гийюй, тем становился холоднее. И вдруг произошло не совсем понятное для Сотэ. Гийюй почему-то успокоился, сделался задумчив и — что совсем сбило государственного судью с толку — стал поглядывать и на него и на подозреваемых с тонкой ухмылкой. Теперь уже загорячился Сотэ, раза два сорвался на крик, после чего скомкал дознание и, заметно встревоженный, покинул шаньюеву юрту.

На своих нукеров Гийюй нагнал такого страху, что они, взяв его юрту в частое оцепление, готовы были рубить мечами всякого, кто проходил мимо.

Бальгур же тем временем спокойно сидел в своей юрте и, посмеиваясь, пил кумыс. Он был доволен — все получилось как нельзя лучше: государственный судья теперь трижды подумает, прежде чем что-либо затевать, а беспечный Гийюй впредь будет осторожнее.