Владимир Митыпов - Долина бессмертников

Высокий тучный посол, с щетинистыми усами и надменным лицом, в немногих словах передал приветствие вождя дунху и со знакомой уверенностью перешел к делу.

— В хуннских владениях в трех днях пути на восход от гор Иньшань есть полоса песчаной степи, — заговорил довольно развязно посол. — Она необитаемая, и только по обеим сторонам ее стоят цепи наших и ваших пограничных караулов. После того как вы ушли из Иньшаня, земля эта стала для вас слишком отдаленной, вы не пользуетесь ею, она не нужна вам. От нас же она близка, и могущественный вождь дунху хотел бы иметь ее в своих владениях.

— Это все? — глядя в пространство, спросил Модэ, когда посол умолк.

— Да, я сказал все, — медлительно и важно ответствовал посол.

— Тогда послы могут идти. Когда будет нужно, мы их позовем.

Послы с достоинством удалились, и при этом черноусый, уходя, бросил на шаньюя такой взгляд, словно хотел сказать: „Да поторопитесь, ибо мы и без того изрядно задержались у вас!“

— Князья, что мы ответим вождю дунху? — Модэ внимательно и с какой-то непонятной надеждой во взоре оглядел сидящих. — Говорите же, князья, я слушаю вас!

Западный чжуки, чье слово было первым, презрительно скривив губы, сказал, не глядя на шаньюя:

— Этим наглецам я не дал бы даже паршивого ягненка. Я дважды с этого самого места говорил „нет!“, повторяю это и теперь!

— Так, — невозмутимо отозвался Модэ и перевел взгляд на князя Сюйбу.

— Отдать! — резко бросил тот. — У нас и без этого клочка никчемной земли хватает забот.

Князь Аттала, прежде чем высказать свое суждение, некоторое время размышлял, поглаживая седеющую бородку, из-под задумчиво приспущенных век бросал пытливые взгляды на шаньюя, на князей.

— Что ж, — проговорил наконец предводитель рода Гуань. — Отдавать всегда легко, брать — много труднее. Если дунху так уж нужна эта земля, пусть берут ее силой. Если возьмут — значит, такова воля духов. Нашей вины в этом не будет. А отдавать самим… Нет, я думаю, — закончил он.

— Так, — снова повторил Модэ. — Что скажешь ты, государственный судья?

— Нет! — надтреснутым тенорком сказал Бальгур, зябко кутаясь в свою вытертую шубу, и к сказанному не прибавил больше ни слова.

— Земля та хоть и далека, но она все же наша, — с присущей ему осторожностью заговорил в свою очередь Арслан, князь рода Хэсу. — Пользы от нее сейчас, правда, нет и защищать ее трудно, но когда-нибудь она, может быть, нам понадобится. Трудно тут что-то сказать… Э-ээ… можно отдать, а можно и не отдавать.

Свирепый и воинственный князь Санжихай, привыкший больше полагаться на острие меча, чем на разговоры в юрте шаньюя, высказался так:

— Аргамака отдали. Яньчжи отдали. Я был против, но кто тогда ко мне прислушался? Сегодня же я говорю: отдать! Мне все равно.

Бабжа, как всегда, устроился рядом с Бальгуром, и когда уже близился его черед высказаться, он вдруг услышал еле слышный вопрос:

— Что думаешь сказать ты?

— Полагаю, надо отдать, — столь же тихо отвечал Бабжа.

— Сделаешь большую ошибку, — сохраняя обычный свой сонный вид, прошептал государственный судья.

Толстяк незаметно покосился на него.

— Почему же?

— Сделаешь большую ошибку, — настойчиво повторил Бальгур.

— Но почему, почему? — заволновался князь рода Гуси.

— Подумай сам, — было сказано ему на это.

Но думать было уже некогда, потому что вопрошающий взгляд Модэ в это время перешел на Бабжу. И толстяк, даже не дождавшись, пока шаньюй обратится к нему, поспешно сказал:

— Ту землю надо отд… Нет-нет, не надо отдавать, не надо!

После того как высказались все, медленно и словно бы про себя заговорил шаньюй:

— Так… Из двадцати четырех родовых князей державы Хунну семь человек, считая и князя Арслана, за то, чтобы землю отдать.

В юрте было тихо. Князья ждали, что еще скажет шаньюй, но он молчал, уставясь немигающими глазами на еле дымящий очаг. Вся его долговязая, несуразно ссутулившаяся фигура выражала сейчас тяжкое раздумье. Раза два он порывался что-то сказать, но так и не произнес ни слова. Наконец подозвал управителя торжеств и отдал ему на ухо какое-то распоряжение. Тот поклонился и выскользнул из юрты, шаньюй же сгорбился еще больше и замер, прикрыв ладонью глаза.

Через короткое время снаружи послышался торопливый топот множества ног, и в юрту вошли десятка два нукеров при полном вооружении. Князья окаменели, затем, переглянувшись, тревожно и гневно воззрились на молодого шаньюя: происходило что-то доселе неслыханное, невиданное, невероятное.

Модэ заговорил, и на сей раз перед князьями восседал уже не тот двадцатилетний человек, прославленный единственно лишь убийствами своего отца, мачехи, брата, жены и десятки раз проклятый за то во всех кочевьях Великой степи, — нет, с почетного возвышения хуннских шаньюев впервые раздался непреклонный голос того, кому было суждено создать огромную державу от Енисея до Ордоса и от Тянь-Шаньских гор до Маньчжурии, голос полководца, образ и дела которого проживут в легендах Азии два тысячелетия.

— Князья, — глубоко вздохнув, начал он. — Я хочу сказать вам, что такое земля. Земля — это не песок пустынь, не солончак степей, не черная грязь на речных берегах. Земля — это не то, что попираем мы своими ногами и измеряем длиной конского пробега. Но земля — это то, без чего нет и не может быть жизни, ибо я не знаю сам и не слышал ни от кого другого хоть об одной живой твари, которая могла бы существовать без земли. Пусть птицы проводят свою жизнь среди облаков, но гнезда вьют они на земле. Пусть рыбы живут в воде, но русла рек все же пролегают по земле.

Земля вскармливает траву, трава — животных, животные — человека. Земля есть начало начал. Все живое рождается на земле, живет на своем кусочке земли и, умерев, уходит в нее же. Но земля хоть и вскармливает живое, сама мертва, ибо она не размножается и не растет. Потерю части стад можно восполнить приплодом оставшихся. Земли же, отданные врагу, не восполнить ничем.

Земля есть основа всей державы, и земля есть основа каждого отдельного человека. Потеряв землю, человек теряет все: могилы предков, что есть одна треть его силы; кочевье, где живет он сам, что есть вторая треть его силы; юрту, где он взрастит свое потомство, что есть остальная треть его силы.

Говоря о земле, я говорю вам о Великой Петле, об Иньшане и Алашане, я говорю вам о той полоске никчемной земли, которую вот эти семь человек сегодня хотели добровольно отдать врагу. Народ, однажды отдавший хоть клочок родной земли и смирившийся с этим, может когда-нибудь отдать ее всю! Я не хочу и не допущу, чтобы земли моего народа постепенно растаяли, подобно куску льда на солнце. Поэтому — не боюсь сказать вам прямо, родовые князья, — я убил собственного отца. Поэтому же я повелеваю сейчас своим нукерам взять этих семерых, — Модэ среди оглушительной тишины поочередно указал на них пальцем, — и без малейшего промедления отрубить им головы, чтобы никому не повадно было впредь покупать себе спокойствие ценой родной земли!